"Когда умру, тихо станет. Те, кто любил меня, от горя напьются. Кто зло таил, напишут каверзные слова, обрадованные, что вновь в печати можно засветиться..."
(Н и к а Т у р б и н а)
- Мне грустно думать, - однажды произнесла Людмила Владимировна, - что после моей смерти вы все начнёте воевать с Ратнером...
- Да больно он кому-то нужен, этот графоман, самовлюблённый индюк, - совершенно искренне отмахнулся я.
А затем, когда Никушиных мамы и бабушки уже не было на свете, возникла эта мерзкая книжонка...
Люди-то её покупают - и в недоумении пишут мне:
"Пришла книга. Все каникулы буду читать и задавать вопросы. Пролистала... трудно написано... Вы-то её осилили?"
"На каждой страничке бабушка говорит, что Ника сумасшедшая... Да уж... И бабушку он зовёт по фамилии... Из чужих статей сделать книгу... Молодчик! Из такой бурдени кина не выйдет... Сценарист должен быть гениальным... А не этот... стажёр советской "молодёжки"..."
"Что Вы не поделили с этим господином? На последних страницах он очень зло пишет о том, что Вы у Ники что-то там правили?"
В общем, одолел я эту 640-страничную облыжную гнуснопись негодяя Ратнера. Насладимся её фрагментами?
* * *
10 октября 2008 года. Позвонила Майя и поздравила меня с днём рождения: "Сашуля, наш любимый, – щебетала она, – наш родной, Богом данный нам мальчик, ты у нас один такой. Мы между собой тебя называем Ратнер, а Саша – это Павлов, это Миронов". – "Ты сегодня – деньрожденик, – подпевала Карпова, – мы рады, что ты у нас есть, наш драгоценный и т. д.". Боже, как я устал от их неискренности и притворной лести! Какой богатый у них словарь синонимов, особенно к словам "дорогой", "талантливый"!
* * *
"Если бы Майя была её мамой, она такого бы не делала. Это даже фашист не может сделать". - "Поэтому Ника боялась родить ребёнка, чтобы ему не передались гены матери". - "Она зря боялась, потому что это точно не её мама". К сожалению (!!! - А. П.), её - в этом у меня сомнений никогда не было.
* * *
Я обрадовался тому, что Ника писала ещё и прозу, а также очередному жесту доверия её родных. С нетерпением дома прочитал эти записки, отредактировал их (! - А. П.), хотя это особого труда не составило, ибо оказалось (я об этом узнал через много лет) (!! - А. П.), что до меня эту работу частично (!!! - А. П.) выполнили Майя и Александр Павлов. По словам Загудаевой, она в один из приездов в Ялту видела, как Майя и он работали над записками. Когда Лера поинтересовалась, чем они заняты, ей ответили, что кое-что приводят в порядок. Восторга записки, за редким исключением, у меня не вызвали, равно как и сомнения в том, кто их написал. А то, что принадлежало перу Ники, было для меня свято. Со временем, неоднократно перечитывая их, я, как и в случае со стихами, начал сомневаться в авторстве Ники, тем более что ни одного оригинала дневниковой записки никогда не видел в её архиве.
* * *
Кстати, в упомянутой выше статье Бочкарёва (не имею представления, кто это такой; статью в глаза не видел. - А. П.) есть фраза о том, что Павлов редактировал эту вторую посмертную книгу Ники, хотя в ней на четвёртой странице указано: "Предисловие, составление и редактирование Александра Ратнера". Я говорю об этом не ради восстановления справедливости. Просто лишь теперь понимаю, что Павлов действительно редактировал, но не всю книгу, а дописанные Карповой после выхода книги "Чтобы не забыть" записки, будучи уверен, что они принадлежат перу Ники. За этим занятием и застала его с Майей Лера Загудаева, о чём рассказано ранее.
Ничего не имею против Павлова как редактора. Но зачем, спрашивается, нужно было просить меня редактировать отредактированное? Правда, там работа всё же нашлась, и немалая, но сам факт, что до меня, готовившего рукопись к изданию, ею втайне занимался кто-то другой, вызывает чувство, похожее на брезгливость. Это был принцип Никиных родных: и вашим и нашим. Пришёл или приехал кто-то, предложил свои услуги, помог продуктами или деньгами - можешь посмотреть Никин архив; пришёл другой не с пустыми руками - получи в подарок книгу Ники, третий - её фотографию и т. д. Я у Майи и Карповой был на особом счету, и потерять меня, как издателя и спонсора, они боялись. Очень точно о них сказала Лера Загудаева: "Они были заискивающие". Лучше не скажешь.
* * *
Евгений Евтушенко был "сам обманываться рад", восхищаясь стихотворением "Сорок первый год", которое в своём предисловии к книге Ники "Черновик" назвал прекрасным и отметил, что, написав его, "она всей своей детской и недетской душой перенеслась в то кровавое, страшное время, задав истории кричаще раненный вопрос: "Почему вы, люди, / Хуже зверей, / Убиваете даже малых детей?"
На самом деле Евгений Александрович похвалил не дочь, а маму за её действительно недетскую душу. Что-то всё же почувствовал - ведь с Майей они были не чужими людьми. Кстати, есть над чем задуматься и Александру Павлову, притянувшему за уши это "пророческое" стихотворение к войне на востоке Украины.
* * *
...она боялась реакции Евтушенко и завещала Павлову опубликовать сей пасквиль, когда её не станет, что он и сделал, не подозревая, во что влип. Если б знал суть дела, вряд ли обнародовал этот последний неуместный выпад Карповой (а заодно, выходит, и свой) в сторону Евтушенко.
* * *
Хотите верьте, хотите нет, но за пьесу "Ника" Карпову приняли в Союз писателей России. Здесь подсуетился Александр Павлов, сделавший много для увековечивания (так - безграмотно - в тексте. - А. П.) памяти Ники. Он добился приёма Людмилы Владимировны в СП России за - будем честными - посредственную пьесу, вместо того чтобы то же самое сделать для Ники за посмертный том её произведений (очевидно, имеется в виду изданная Ратнером книжка "Чтобы не забыть", о которой Майя Анатольевна сказала: "Я не узнаЮ здесь свою дочь". - А. П.). Пожалуйста, ознакомьтесь с рекомендацией, которую Павлов выхлопотал у И. П. Мотяшова. (Текст рекомендации не раз публиковался; желающим несложно его отыскать. - А. П.)
...Если не знать, что это рекомендация в СП, то, судя по последнему её абзацу, речь идёт о шедевре современной драматургии, выдвинутом на высокую литературную премию. Обратите внимание на предпоследнее предложение, в котором отмечается, что эта маленькая пьеса - "материал для серьёзного литературно-критического исследования". Только вот почему-то по сей день ни один критик, включая Мотяшова, этим материалом не воспользовался. Далее привожу выставленный на том же сайте в Интернете комментарий самого Павлова. (Приводится мой рассказ об оценке пьесы, данной председателем СПР академиком Валерием Ганичевым в Москве, о вручении мною писательского билета в Ялте, реакции бабушки и мамы Ники на это событие. - А. П.)
...Больше чем уверен, что Карпову приняли в Союз писателей не за откровенно слабую и незаслуженно превознесённую в рекомендации пьесу, а за то, что она бабушка Ники Турбиной. Тогда надо было бы также принять в СП Нику, Майю и Светочку. Хотя зачем им это нужно на небесах?!! (В то время и мама, и сестра бабушки Ники Светлана - литератор из Майкопа - были, на минуточку, живы. - А. П.) А на земле союзов писателей - пруд пруди, и цена членства в них - ноль. Только вот ежели приняли бы Нику, Майя Анатольевна не менее взволнованно (и справедливо!) произнесла бы: "Мама, этот писательский билет не только Никушин, они сейчас приняли в союз и нас с тобой".
__________________________________________
Ну, что, как сказал Моисей евреям, идём дальше? А пожалуй, и этого с лихвой; после таких, с позволения сказать, цитат можно идти тщательно мыть руки хозяйственным мылом. Что и говорить, цель достигнута: бездарный периферийный злобствующий завистник (и так же кем-то куда-то за что-то рекомендованный и принятый член) Ратнер без мыла пролез в историю, покрыв себя неувядаемой славой литературного Иуды. Или, ежели ему нынче этак географически и идейно ближе, литературного Мазепы. Хрен редьки... Почти на каждой странице своего объёмистого пасквиля Ратнер бахвалится обладанием неким "архивом Ники", заверяет читателей, дескать, Никушины мама и бабушка вслух не раз объявляли его, Ратнера, душеприказчиком творческого наследия всемирно известного поэта.
Так ведь и я могу припомнить реакцию Майи Анатольевны на пропажу рукописей Ники после каждого ратнеровского набега в Ялту. Да и вообще порассказать об отношении родных Ники к Ратнеру, как таковому, и его "стихам" (например, продолжить вышеописанный ялтинский эпизод с Лерой Загудаевой, когда мы вчетвером в голос хохотали над самодеятельной "лирикой" этого доморощенного пииты). К великому прискорбию, ни по какому дуэльному кодексу Ратнер за свои художества на поединок вызван быть не может (разве что дуэль предполагается, извиняюсь за выражение, на обрезах). В прежние времена таким шулерам просто расквашивали рожу канделябром. Браво Стасу Садальскому: когда на его - в высшей степени достойный - фейсбучный пост о Никуше и её стихах визгливо отозвалась очередная очарованная адептка Ратнера, Стас просто-напросто одним щелчком, как зудящую навозную муху, смахнул малахольную ратнерофилку прочь.
Я готов поручиться: подготовленная к изданию Майей, Людмилой Владимировной и мною книга "Стала рисовать свою судьбу..." - наиболее полное на сегодняшний день и наиболее аутентичное собрание сочинений Ники Турбиной в рифму и прозе. Очень надеюсь на то, что за недавнее время состряпавший уже второй "биографический бестселлер" о Никуше днепровский борзописец Ратнер больше никогда не появится в России, Москве (равно как и сочинитель хвалебного предисловия внесённый Минюстом РФ в реестр иностранных агентов идейный власовец Дмитрий Быков).
На вечере памяти Ники в день её сорокалетия со сцены Большого зала ЦДЛ эти твари сладко пели совершенно иное...
А теперь петушка Быков взахлёб хвалит "хорошую книгу" кукуха Ратнера:
"...Всё осложняется тем, что в случае Ники Турбиной у неё была явная патология наследственная психическая, и с семьёй там было всё сложно, и с воспитанием ещё сложней... Скорее всего, по Ратнеру выходит, что всё-таки большая часть её стихов была написана за неё и с минимальным её участием. Девочку уродовали, калечили, но это вписывалось в советский тренд. Как и почему вписывалось, он, мне кажется, показал очень убедительно..."
Ратнер в рифму вздыхает о себе:
Я писал стихи дрянные,
Потому что был нормальным.
Мне б чуть-чуть шизофрении -
Может, стал бы гениальным.
Иудушка даже не подозревает: его жалкие стишата - убийственный пример автохарактеристики!