Молоком с ядовитой терпкостью
то ли свыкнется, то ли стерпится
обжигаться до стона клавишей
фортепьяно немой юдоль —
дуть на воду святое правило
умудрённых, а ты, забавная,
всё пускаешь ладью бумажную
поперёк тишины и вдоль.
И кругами, волнами, смутами
то ли слабость к Нему минутная,
то ли строчка к строке неровная
оседает на белый лист,
и всё тем же горячим варевом
снова жжёт как от взгляда карего,
снова осень в окно мерещится
и накинутый плед ворсист.
Маетой, поволокой охристой,
будто птица, туман нахохлился,
и бывать, не бывать поверженной,
ты впадаешь в особый транс —
Им горишь, пламенеешь, светишься,
выставляя тоску посмешищем,
и качели любви и фобии
снова к звёздам вздымают вас,
и тягучим романсом мороси
о надеждах опять обмолвится
то ли дождь, то ли снег за шторами,
то ли шторм в ледяной душе...
Молоком с самой жгучей пряностью
отогреешься, и воспрянувшей,
может духом, а может рифмами,
вновь прогонишь хандру взашей.
Погрустила и хватит, милая,
полночь небо опять монтирует
из отрывков, цитат и вороха
облетевших, как листья, туч.
Всё пройдёт, отгрустится, сгладится
меланхолия и сумятица...
По Нему затяжной депрессией
понапрасну себя не мучь.