На следующий день было открытие выставки. В соседнем большом зале были выставлены работы профессиональных художников, а в малом проходном зале -- изостудии "Живопись". Большинство посетителей (в основном профессиональные художники и любители) шло в соседний зал, но некоторые удостаивали вниманием и наши работы, а остальные обходили всё, оба зала. Кто-то оставлял и отзывы. Во всяком случае за две недели их оказалось немало.
Эта выставка была своеобразным отчётом Анатолия Алексеевича перед райкомом комсомола и шефами изостудии -- центральным парком города, который, кстати, носил имя "30-летия Ленинского Комсомола".
Кажется, Анатолию Алексеевичу после этой выставки дали уже полную ставку учителя и грамоту от райкома комсомола, а это для него тогда много значило. До этого он перебивался половиной ставки.
Но главным было не это. Главное, что выставка окрылила нас, дала стимул, второе дыхание, нацеленность на результат, чего, по большому счёту и добивался Анатолий Алексеевич. Мы уже сами стали ходить по выставкам, читать книги о художниках, учиться у классиков, копировать их работы, в общем делать всё то, что даёт толчок к движению вперёд, к развитию творческого начала. И никто нас не заставлял. Сами. Анатолий Алексеевич иногда направлял, подсказывал, открывал новые имена, ранее нам неизвестные.
Одним словом -- лёд тронулся. Та глыба льда нашей инертности сдвинулась и уже надо было приложить невероятные усилия, даже фантастические, чтобы её остановить.
Студия расширилась, появились новые интересные ребята и девчата. Мы начали рисовать гипсовые головы и портреты друг друга. Некоторые студийцы стали приводить своих друзей и подруг в качестве моделей. Потому что рисовать хотелось всем, а если кто-нибудь из нас позировал, то он уже не рисовал. Потом стали писать портреты красками.
Натурщикам не платили, была договорённость, что мы дарим портрет, который натурщик посчитает наиболее похожим на него. Но чаще всего натурщики уходили не с одним портретом, а с двумя, а то и с тремя портретами разных молодых художников. Однако на выставки они обещали предоставлять наши работы. Так уж получилось, что у меня в итоге не осталось ни одного портрета с натуры. Все раздарил.
Но основными моделями у нас на занятиях были неизменные натюрморты. Как правило, Анатолий Алексеевич не сам составлял натюрморт, а привлекал всех студийцев. Это было коллективным творчеством. И нам нравилось это. Учитель иногда поправлял, нашими руками разумеется, если, например, композиция неудачна или скучна драпировка.
По выходным мы с ребятами договаривались писать пейзажи с натуры, иногда даже ездили за город на велосипедах, но велосипеды были не у всех и
чаще всего писали этюды городские или ходили в парк, благо он от изостудии был совсем недалеко. В парке есть три пруда разной величины, один большой с островом, другие поменьше, а не так далеко от последнего пруда находился и ботанический сад. Иногда и там писали.
К моменту окончания мной профтехучилища мы уже жили полноценной творческой жизнью. Всего то за два с лишним года.
После училища меня распределили работать электросварщиком на завод ЖБИ, а ребята, с которыми я сдружился в студии, ушли на каникулы, им ещё предстояло окончание школы. На заводе я проработал всего ничего -- месяца три или четыре и вскоре мне пришла повестка в военкомат. Мы с ребятами и девчатами напоследок погуляли по городу, посмотрели какой то фильм в кинотеатре, дружески обнялись, обещая друг другу писать и расстались. На следующий день я приехал на призывной пункт, нас построили, пересчитали, сделали перекличку, посадили в автобусы и отвезли в аэропорт. Оттуда на самолёте ИЛ-18 отправили в Хабаровск, а затем поездом во Владивосток. Там и началась моя служба.
Надо сказать, что ещё в самолёте я решил никому не говорить, что рисую. И когда на пересыльном пункте в Хабаровске нас неожиданно построили (хотя и говорили, что поезд нескоро) перед какими-то важными чинами, которые искали среди нас художников, я промолчал и не вышел из строя. Генерал искал художников в штаб. Вышел парень, мой земляк Вася Грицюк. Мы как-то быстро с ним познакомились и сошлись по общим интересам. Выяснилось, что мы оба рисуем, но я решил служить, как все и не стал выходить из строя. Вася думал, что я тоже выйду и недоумённо оглядывался, когда не увидел меня рядом. Но я на его вопрошающий взгляд отрицательно помахал головой и приложил палец к губам. Он расстроился, но выдавать меня не стал.
Так он остался в Хабаровске, а я поехал во Владивосток, уж очень мне
хотелось море увидеть.