Отражения
ИБО ЦАРСТВИЕ БОЖИЕ
ВНУТРЬ ВАС ЕСТЬ (Лк. 17.21)
I
Свобода - над серой бесформенной массою взвиться.
Ах, я, Джоната'н*, как и ты - белокрылая птица.
В "прекрасном далёко"** могло как такое случиться:
В осколках зеркал - неподвижные мёртвые лица.
В кафе на Литейном над книгой пытаюсь забыться,
Но сердце стенает, и слезы висят на ресницах.
Нам от позора, наверно, вовек не отмыться -
Растерянный взгляд свой ловлю в чашке чая с корицей.
В чужую страну и за русских чужих заступиться?
Сжигать города, убивать... Кровь есть кровь - не водица!
Без нас бы решили как жить им, что петь, кем гордиться!
Читать невозможно: от боли не вижу страницы.
В витринах мой светлый сквозной силуэт отразится.
От вечной зимы отделяет , быть может, минуты частица,
Но в сторону ясной весны буду в танце кружиться
По льду босиком. Пусть душа, если есть, сохранится! ***
Хотелось бы в Праге уютной сейчас очутиться,
По памяти строки читать златовласой царицы.
Под дождик в мансарде дремать, одеялом укрыться -
Реки стерегущий теченье, приснился б мне рыцарь.****
Безликие тени в провинции да и в столице.
Кресты золотые - мишени на выцветшем ситце.
Чего вы там клянчите рабски? А? Братья-сестрицы?
Да, темен народ - сквозь века свет несут единицы.
Предел обозначу - огонь вдоль черты зазмеится.
Война, боль и смерть - далеко, за горящей пшеницей.
Я вправе потребовать - кровью ведь сердце сочится!
- Бог, если Ты есть, не нарушь опаленной границы!
II
Пузырём вздувается рубаха,
Пару километров - и река.
Над проселком небольшая птаха
Вознеслась в льняные облака.
Вольный дух степного разнотравья,
Спицы колеса гудят пчелой.
Может показалось, и не прав я,
Что приглядывает неба синь за мной.
В глубине поблекшей амальгамы
Зеркальца, что справа на руле,
Виден кроткий взор - точь-в-точь у мамы!-
Рты мальцов в картошке и золе.
Как давно всё это было... В детстве
Дедов дом казался нам большим.
Много горя в жизни-то, но бедствий
Горше всех и злей - брат стал чужим.
Будто морок малоросской жути
Залепил глаза им и умы:
- Надо убивать донецких, люди
Рядом жить с отребьем не должны!
Вот такая точка в разговоре.
Лет уж пять не пишем, не звоним
Мы друг другу. Дело тут не в ссоре -
Сердце рвать к чему ножом тупым?
Страшен был по рождестве Христовом *****
N - ый год, февральский лютый вой.
Снова бы меня спросили - снова
Стал бы крепостью живой, стеной.
Лейтенант молоденький храбрится,
Он и пороху не нюхивал ещё.
С ним безусые рубают пехотинцы
Хлеб ржаной с наваристым борщом.
Эх, сынки, какие ваши годы...
В двадцать лет , смотри-ка, командир!
Вновь идут полки, бригады, роты -
Русские опять спасают мир.
Нашим, "старикам" и новобранцам,
Чудотворный образ привезли.
И течёт по заскорузлым пальцам
Ми'ро... Мужики, вы - соль земли!
А в стекле киота - дождь и солнце,
Грешный я, дыхание Отца.
Брат мой тоже пусть живой вернётся
В дедов дом на берегу Донца.
III
Что было раньше, то и снова будет,
Что прежде делалось, то сделается вновь.
Под солнцем те же немощные люди -
Нет новых истин, новых нет грехов.******
Давным-давно венец синь-бирюзою,
Как в реку, в зазеркалье поманил.
На подоконник стайкой голубою
Слетели с крыши сизари. Взмах крыл
Отвлёк на миг - виденье не опасно,
Без сожаленья камушки сняла:
В младенчестве ума и духа ясность,
Я помню, отражали зеркала.
Трюмо туманное хранит былое:
Обоев цвет и форточки квадрат,
И небо низкое, жемчужно-снеговое,
И летний, в светлой дымке, звездопад.
Блестящим каплям мартовских сосулек
Подобны были девочки, вовне
Смотря из створок. Шум весенних улиц
Пасхальной радостью звучал во мне.
И память о ликующем просторе
С тех пор на шее ладанкой дрожит.
Во дни уныния, болезни, горя
Я выну из неё слова молитв.
Найти бы письма в недрах шифоньера,
Что бабушкиной писаны рукой
Влюблённому морскому офицеру -
И воздохнуть о девушке псковско'й.
Со скрипом дверцу отворив, увижу
Лишь половинку тусклого стекла.
Огонь войны былой вдруг станет ближе -
Ужасен коготь умирающего зла.
Как близок он! Быстрей на электричку -
В замшелый сад и обветшалый дом.
Голландку растопить, не с первой спички,
Найти Небесный Ковш и Орион.
Зелёный заяц выгорел за годы,
Но расплодились зайчиков семья
Рассветно-солнечных. Плещу я воду
Из рукомойника на землю и себя.
Малины куст у зеркальца смешного,
В ладони влажной - ягод спелых горсть.
И незабудкой прорастает слово,
В скрещенье веток вторит песней дрозд.
Но если я сосновому пригорку
Скажу: " А ну-ка, перейди на пядь".********
Не сдвинется! О правде поговорку
Чтоб рассказать, мне правдой нужно стать.
И плакать с плачущим, а на свирели
Играть счастливому кому-нибудь.
Свершится! Если посреди метели
Малинки свежей соберу чуть-чуть.*********
В затылок дышит не людская злоба -
Нас не было ещё - она была -
Сжирающая всё своё утроба.
Мы - не её, пока душа бела.
С моим больным подслеповатым сердцем
Пророчествовать стыдно и грешно...
Христос Воскрес! Освобождён Освенцим -
Сдирайте робы, мы и свет - одно.
09.02.23
* "Чайка по имени Джонатан Ливингстон" Ричард Бах.
** "Прекрасное дал;ко" композитор Евгений Крылатов, стихи Юрия Энтина.
*** "Движение в сторону весны" Борис Гребенщиков.
**** "Пражский рыцарь" Марина Цветаева.
***** «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй» – с этих слов начинается знаменитый роман «Белая Гвардия» Булгакова.
****** 1:9. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Екклесиаст.
*******Истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда", и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». Евангелие от Матфея, гл. 17, ст. 20.
********
"... обомлел архиерей и сказать ничего не может. Зимой-то — малина, да на голом полу выросла! Как в сказке!
А батюшка Серафим взял блюдечко чайное да и рвет малинку. Нарвал и подносит гостю.
— Кушай, батюшка, кушай! Не смущайся. У Бога-то всего много! И через убогого Серафима по молитве его и по Своей милости неизреченной Он все может. Если веру-то будете иметь с горчичное зерно, то и горе скажете: «Двинься в море!» Она и передвинется. Только сомневаться не нужно, батюшка. Кушай, кушай!
*********
Комплекс немецких концентрационных лагерей и лагерей смерти, располагавшийся в 1940-1945 годах в гау Верхняя Силезия к западу от Генерал-губернаторства, около города Освенцим, который в 1939 году указом Гитлера был присоединён к территории Третьего рейха, в 60 км к западу от Кракова. В мировой практике принято использовать немецкое название «Аушвиц», а не польское «Освенцим», поскольку именно немецкое название использовалось нацистской администрацией. В советских и российских справочных изданиях и СМИ исторически преимущественно используется польское название, немецкое название используется гораздо реже.
Считается, что в Аушвице было уничтожено более миллиона человек. Девять десятых из них – евреи. В боях за этот лагерь и город Освенцим погиб 231 солдат и офицер Красной Армии.