"Истина, прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти"(с)
Мастер и Маргарита
Она не приходит из тьмы бескрылой,
Ей чужды желания смертных прим,
Она не желает казаться милой,
Стирая с лица первоклассный грим.
Все эти пороки - сплошная скука,
Укутавшись в чёрное полотно,
Она входит молча, почти без стука,
Когда через дверь, а когда - в окно.
Мигрень пробирается через фальцы,
С раскатами грома и конфетти.
Кокетливо, нежно, сгибая пальцы,
Считает упрямо до десяти.
Как яркая вспышка, в сплошном миноре
Как жест, что бессмысленен, но игрив.
Где ноль - это гладь ледяного моря
А десять - последний валентный взрыв.
Обвитое лентами пулемёта
Сознание мира - забитый плаз,
Где вечность листает чужие фото
В альбомах ещё не открытых глаз.
И что-то не так в перестуке веток,
И в отблеске света о грань слюды,
И в горсти безвкусно пустых таблеток,
И в целом стакане сырой воды.
И голос давно захлебнулся сталью,
Шагая абзацами на строфу.
А злое чудовище в зазеркалье
Страшнее всех тех, кто сидит в шкафу.
Развесив по стенам сырую тину
Мигрень беспощадно сожмет кольцо.
Глагольные рифмы стреляют в спину
А сбитые ритмы плюют в лицо.
А ниже, под сводами терракоты,
Где будто колонны, стоят ферзи,
По мозгу неспешно идёт пехота,
Почти по колено в сырой грязи.
И танки, рыча, расчищают место,
Срывая кровавый и теплый дёрн
Под яростный марш неживых оркестров,
Под гром барабанов и рев валторн.
Железное эхо забилось в глотки,
Качается мутная пелена
Хрустальными залпами бьют подлодки,
В надежде дойти до глазного дна.
Под крышкою черепа залпы флота,
И отблеск, скомкавшийся в полутон,
В пике разбиваются самолёты
С любовью под тысячу килотонн.
В брезентовом фраке, почтенный нобиль
По нити накала ведёт тоску.
Чья мощность равна ноль-один Чернобыль,
Построенный вглубь от виска к виску,
А улицы сшиты электротоком,
С подкладкой уже неживого сна
С полуразрушенным энергоблоком,
Куда никогда не придет весна.
Где рухнули стены, осталась клетка,
Холодные пальцы, взведенный кольт
Стреляет неловко, смешно, но метко,
Разрядом любви в двести двадцать вольт.
А после, с мигренью, на смятом ложе,
Отдавшись мгновению сгоряча:
Раздеться до сердца, до снятой кожи,
Всего за один поворот ключа.
И можно приравнивать к катастрофе
Последние дни кружевной зимы.
Тягучую нефть из остатков кофе
И крошево слов. Натощак. Взаймы.
Эмоции, взятые из резерва
Разбитого крейсера на мели.
От венского вальса по струнам нерва
До стука о крышку сырой земли.
Искрятся гирлянды бенгальской боли
Противопехотных стеклянных зим.
Железные клеммы на лобной доле,
Вольтаж в пару тысячных Хиросим.
И только рябит от хрустальных полос
Вокруг распустившихся из сети
Где снова застрявший осколком голос
Безмолвно считает до десятих