-Было знто летом. На Петров день. В кой год то я запамятовал. Вроде как до войны. Возле старой разрушенной мельницы, что на берегу реки стояла почитай лет эдак сто, а может и боле. Прибило к берегу, утопленницу. Красивую, светловолосую. Вроде как не нашу, не деревенскую. Только не совсем она и утопленница. По среди груди у ей дыра была. Вроде как кто ее ранее порешил чем то. И синяя вся я те дам. Откедова сея баба взялась не понятно. Сверху по реке, до следующей деревни почитай верст сто с гаком будет. В десятом часу вечера приехал милиционер. Чегой то там посмотрел и молвил
-Похоже барышню сию, кто й то убил, можа и за красоту ейную, а тама ихто ее знает.
Потома чтой то записал у книжицу и велел покойницу то нашу на ледник у погреб определить. До городского врача, эксперта. А к тому времени у подвалах уже весь лед то потаял. Деревенские мужики долго спорили и порешили определить покойницу у погреб тетки Авдотье. Он самый холодный, да и она им почитай годов пять не пользуется. Отдала для колхозу. У то время говорили - Усе было колхозное, усе было мое. Дед Ефимий, ради такого случая гроб, что на чердаке дома для себя держал, привез на телеге. Так было ране в деревнях заведено, гробик при жизни для себя готовили. Легонький и сухонький как перышко. Да и по размеру. Мужики нашли где то самогону, выпили и перекрестяся положили в него несчастную, да крышкой прикрыли. Боязно ведь. Баба та почитай уся синяя была. И хто ее родимую так порешил и за что, не известно. В общем понесли они энту бабу к погребу в ентом гробу. А был с ними молодой колхозный сторож Ерофейка, пьяный в лоскуты. Запой его длился почитай с неделю Идет он и причитает А ноги бантом заплетаются. И не поймешь, то ли бабу несут в гробу, то ли и бабу в гробу и мужика на гробе..
-Красота ты моя не наглядна, и кто знто тронуть тебя посмел - подвывал пьяный мужик. И хто руку на тебя поднял. А вот только вдруг послышился мужикам скрежет из домовины, что несут. И стон такой протяжный и жуткай..
Ну мужики напужались, да со страху то поклажу свою и выронили. Ударился гроб оземь. Крышка открылась и из под нее рука вывалилась.
Смерклось. И в последних лучах света показалось им, будто ента рука шевелится, а кисть сжимается и разжимается будто схватить кого хочет.
Все и разбеглися на утек, до своих хат, акромя Ерофейки. С перепою он ничего и не понял.. В такие минуты и море ему было по колено. Положил он выпавшую руку назад и гладя ее заливаясь пьяными слезами сказал
- И хто энто тебя , таку красоту ненаглядну извел.
Ток ма видит открыла мертвая краля глаза, а из их свет как из фонаря струиться и молвит
-Ты тоже мне люб. Вон какой молодец, ток дюже пьян. Ежели приложишься своими губами к моим я и встану. Женой тебе буду верной.
Страх и нашел на малого. Да деваться некуда. Слились его губы с ейными в поцелуе и сознание ушло.
Утром нашли Ерофея, у пустого гроба, пастухи. Глянули и ахнули. За ночь он превратился в старого, сморщенного старикашку, лежащего трупом. Вся деревня сбежалась.
Тута бабка Ефросинья рассказала, об ентом поцелуе. Она, с бельем с реки шла, да вот и увидала сие действо.
-Ой бабоньки! Жуть то кака! - причитала женщина.
-В храм его надоть отнесть!
У тот день выдался пасмурным. А можа и не день то было вовсе. Потому, как темными осенними облаками, заволокло небо так, что почитай ночка пришла. Скрипучий вяз, что у дороги, под гул ветра, рвал на куски сердце.
Притащили Ерошку к местному батюшке Пантелею. Прямиком у храм. Окропил он святой водой несчастного, осенил крестом да молитовку каку стал читать, тот и пришел в себя. Придти то пришел, да так его стало ломать и корежить, мужики с трудом сдерживали. А ужо как орал всякими не потребными словесами. А батюшка, знай себе, читает. Хоть и его стало ломать, да зевота замучила.
Вдруг ктой та загрохотал у дверь храма и слышится им голос лютый и страшенный.
-Отдайте милого маго! Отдайте!
Ветер пробежал по храму. Раскидав утварь церковную. Книги какие переворошил. Дошел до лика Господня и пропал. Долго еще слышались стоны и проклятия. Ток заблестел лучик солнца, наполнил храм радостью победы силы Господа нашего. И такая тишина настала. Не поверите, воробьев чирикание слышно было.
-Слава тебе Господи - молвил батюшка вытирая пот со лба.
-Устал я сегодня, ох как.
И со словами - Идите с Богом - отправил усех домой.
Тока история на энтом не кончается.
Вышли люди из храма, а у врат, едрит твою на лево, пропавшая из гроба, мертвая баба лежит. Волосья растрепаны, рученьки по локоть в кровушке. А земля во круг порыта. То там то тут ямищи.
Смотрит Ерофей на ту бабу и идти боится. Страх всех обуял. Кому не страшно в тот миг было. Токма одна баба Нюра не сплоховала.
-Мужики, да энто же колдунья! Кол ей забивали у грудь, от того и дыра. Видть ктой то освободил ее. Несите ка ее под навес, у колокольни, и кол осиновый опять в грудь вбейте. И пусть она тама лежит до городского начальства.
Мужик ейный принес от келя то кол и в грудь девке вонзил. Тут и машина из городу прибыла. Поругались что девкин труп, дураки деревенския, испоганили. И забрали тело у грузовик, а гроб не тронутый, оставили.
-Можа еще кому пригодиться. И как в воду смотрели.
Вечерняя зорька забрезжила, а собаки дворовые в конурки попрятались и выть начали. Да так дружно. Недалече и темень настала. Тута, как на зло, гдей то провод от ветру сорвало и свет в деревне пропал. В домах свечи зажгли. Сидят и гутарят что не к добру энто.
Тока вдруг посветлело где то. Толи от свет машины, толи от чего еще. Выглянули люди в окна и ахнули, там хата Нюркина полыхает. Скотинка ревет. Наружу просится. Отчего ж ейной не полыхать то. Тогда в домах крыши все под соломой были, а стены хорошо если рубленные из бревен, а то из навоза, глины и соломы.
Пока народ добег спасть было некого, да и нечего.
Прибёгли усе и видят, догорает дом, акромя одного угла, где образа висят. Они лишь закоптились малость. Под ними бабка Нюра лежит задохнутая. А в углу на кровати головешка самого хозяина дома, тока без рук. И ни чего то не осталось. Ни коровки, ни гусиков. Все помёрло. Даже усадьба из трех яблонь так та прямо на глазах посохла.
На след день разговоры в деревне велися, один страшнее другого.
Говорили, что мужики которые гроб несли, усе испустили дух. Но энтого не было, ёксель - моксель, врать не буду. А случилось вот что.
Приехали значится дознаватели из району, ну и по домишкам пошли чаво узнать. Писульки какие то писали.
Пришли они и к Ерофею. Надоть сказать , что он у них под подозрение попал. Глянули, а калитка во двор открыта, да и дверь в дом тоже. Вошли они и видют мужик у петле висит. Позвали суседев, а те и признали в висельнике, Ерошку, сторожа. Старый дед, Алеха, что жил рядом, плюнул и сказал
-Жил как скотина и исдох по собачьи. Хорошо, что отец с матерью не дожили до сраму такого. Плюнул он смачно, в его сторону, и пошел разносить виденное по усей деревне.
Милиция значит обыск у его затеяла Да на печи , за занавеской две отрубленные руки нашли и две глазницы, целиковые на крохотной тарелочке рядом лежат.
Народ, что стоял на улице, взволновался. Не иначе как руки Нюркиного мужа, что кол вбивал. Вона и наколочка в виде якорька его, и надпись – Не забуду мать родную. Но глаза то чьи? Вон они каки лежат голубенькие. И тута вспомнили про одинокую Ефросинью уже которые сутки, как на двор не показывается. Пошли к ней. Глянули и ахнули. Глазок у ей и нету. Лицо все опухло, и голова словно одна большая рана.
Служивые как могли оказали первую помощь, да сели за документировать ее показания.
-А случилось это в ночь, когда увезли в город утопленницу.
Больная собачка, что жила у меня с весны тихо околела. Вышла я во двор чтобы яму у оврага выкопать да Жучку схоронить и вдруг вижу тень какая то ко мне приближается и понимаю что и не человек это вовсе. Жуть меня проняла. Бежать не могу. Ноги страх сковал.
И голос страшнай мне и говорить - Что не узнаешь меня? Гляди что вы со мною сделали.
И тут я понимаю, предо мною давешняя утопленница стоит. И вижу как в круг ее, гады всякие и нечисть собирается.
Увела ты от меня суженного маго в храм. Мы же нашу любовь поцелуем скрепили. А это крепше всякой печати. За то отвечать и будешь. Не увидеть тебе любимого, не привечать его взглядами.
Токма вылез прямо из земли какой то уродец и шепчет
- Вот ручки то у тебя есть сильныя. Ласкать ими будешь суженного. А вот глазоньки тебе не к чему. И так дюже много видела.
-Схватили они меня и стали истязать и мучить. Про все молитвы, что мать в детстве учила я и позабыла. И такая боль в голове моей случилась. С начало вспышкой свет, а потом вдруг темень.
И говорит утопленница дале - Вот как я буду без милого сваго мучиться в одиночестве, так и ты всю свою жизнь будешь страдать слепотой и не увидишь солнышка.
Тута молитовки сами пришли ко мне.Стала я их читать вслух. Чувствую отпустила меня темная сила. Последнее что я услышала - Ведите ка меня к дому Ерофеюшки.
Рассказ женщины милиционеры восприняли, как бред, и записывать не стали.
Через неделю приехала каталажка, машина, така. В общем, хлебный фургон. Похватали людишек, осудили и на Беломор - канал отправили.
Вот така история, ёшкин кот.
Таперича то я знаю, почему села и деревни повымерли у нас на Руси.
24 12 09(Из цикла - Страшилки)