Воцарился всюду мрак,
то осенней ночи знак,
ветер скалится зловеще,
тучи хищные похлеще
ненасытно-злой гиены
в бок впиваются Селены,
и не мудрствуя небо,
салютует в честь Эреба...
Тускло светится окно –
зарешечено оно,
любопытством же снедаем
(скучно годы коротаем),
я решил в окошко глянуть –
в неизведанное кануть;
что же вижу? Тень клубится:
человек, ему не спится;
одинок, задумчив, бледен,
треволненьями изъеден,
и еще, быть может, пьян,
то тихоня, то смутьян,
то, пугаясь шума, вскочит,
то болезненно лопочет
о таинственной Леноре
иль зловещем приговоре,
что вершит по воле тьмы
поступь красная чумы,
то представит зёв колодца
где пытают инородца,
вот и маятник готов
к отсечению голов!
Стало быть хозяин бредит,
яд тоски по капле цедит,
сам с собой ведя беседу,
не притронувшись к обеду,
о грядущем, о былом...
Мне ли спрашивать о том,
что в душе царит мятежной?
Океаны тьмы безбрежной?
Ледяных страданий ртуть,
распирающая грудь?
Где те молнии прозренья
в темном вихре самомненья,
что спасительным огнем
освещают путь, как днем?
Разум, ставший полем битвы,
отвергает крест молитвы,
углубляясь в фолианты,
ищет истины брильянты,
не находит лишь покоя,
удручая вновь изгоя.
Тот бредет к окну понуро,
отворяет ставни хмуро,
я ж, взлетев на бюст Паллады,
ощущаю: мне не рады –
неучтив страдальца взор,
но начну-ка разговор
с неуемного вопроса:
“Смысл жизни..?” Смотрит косо,
твердокаменно молчит,
а во мне же всё кричит:
“Что есть истина? А счастье?
И настанет ли..?” Ненастье
за окошком – туч гряда,
вдруг он молвил: “Никогда.”
“Ты бывал в пещерах ада,
у небесного “царьграда”,
видел в горести былое,
семя радости скупое,
слышал будущего клич!
Как бессмертия достичь?”
Тут лицо его смягчилось,
мне же тайное открылось,
что отныне и вовеки
я в любой библиотеке
буду ценным экземпляром,
облаченный в рифму даром!