Лежанку, до которой чуть дотронься, -
развалится, - я вынес на крыльцо.
Я выбросил икону Чудотворца,
последний раз взглянув в его лицо.
В дрова я раскурочил старый шкафчик,
лет тридцать собиравший пыль в углу,
и недоеденный отправил хавчик
в гнилую мусоропровода мглу.
Таким путём уходят человеки
и вещи, разойдясь с глаголом "быть".
Таким макаром закрывают веки
у памяти оставшиеся жить.
Мгновенье не продлится даже в водке,
хоть выпить основания вески.
Мертвец не оживает ни на фотке,
ни в тишине, сжимающей виски.
Всё чаще думается мне, что так,
что только так разрешено о смерти
отчитываться, будто ты чудак,
не прячущий сочувствие в конверте;
когда начнут о мёртвом из-под грифа
"Секретно" доставать любую дичь,
твоею речью будет только рифма -
и ничего, и ничего опричь;
когда скорбящим недостанет слёзок,
и, охлаждая поминальный пыл,
из глоток прозвучит почти как лозунг:
"Вы знаете, каким он парнем был?!"