Шагаю весёлый, помятый, апрельский.
Рукой загребаю в ладонь облака.
Мне лижет подошву прокуренный Невский,
И ветер балтийский щекочет бока.
В моей голове чернозём и солома,
Пшеничные дали полей золотых.
Вам, может быть, тоже всё это знакомо,
Но мало кто с этим живёт для других.
И я для толпы безнадёжно потерян -
Ни модной причёски, ни модных штанов.
На всё это ссал мой воронежский мерин
По следу моих острогожских коров.
Любуетесь вы на фронтальные линзы,
Принцессы тупых силиконовых масс.
Вам пишут поэмы такие же принцы,
Что любят глумиться над каждой из вас.
Я сам не из тех, кто на устрицы падок,
И не был замечен в удобном родстве.
Годами копил я тяжёлый осадок
Отчаянной злобы в своей голове.
Шарахался день занавескою белой,
Запёкся на небе кровавый закат.
И ночь потекла на меня изабеллой,
И выдохнул тени Таврический сад.
И ты, что во мне поселилась улиткой,
Солёною влагой в щенячьих глазах,
Казнён за тебя, изуродован пыткой,
Разбросан стихами на мятых листах.
Колено моё непреклонное пало,
И воет душа безобразно в ночи.
Мне мало любви, унижения - мало.
Возьми моё сердце, повесь на ключи.
Звени, отворяя чужую квартиру.
Он ждёт, задыхаясь в табачном дыму.
А я в эту ночь изнасилую Лиру,
Я город над вольной Невой обниму.
И злая река, что чернее могилы,
Довольно испила вина и тоски.
Поднять бы любовь на корявые вилы,
И бросить на дно этой самой реки.
Узки коридоры надуманной мысли,
Тонки волоски на плешивой мечте.
Меня ежедневно безжалостно грызли
Голодные мысли в гнилой нищете.
Стихи вылетали по строчке до точки,
Как листья из почки рождались слова.
Букеты стихов от певца-одиночки
Ловила ночами с причала Нева.
А город душили стальные машины,
Их ворох мышиный рыгала гортань.
Царапали Невский шиповками шины,
Как нежную душу похабная брань.
И город, голодный до яркого солнца,
Веками читает пласты чепухи.
Во двор безнадёжно глухого колодца
Покойником синим упали стихи.
Стихи как проклятие, как стон заунывный,
Как роспись на мозге кровавым пером.
Я слышу твой голос, твой голос старинный,
Я чувствую голод под левым ребром.
И вот, все дома, как пустые коробки,
Сложились, ломая стекло под собой.
Широкие трассы до маленькой тропки
Усохли извилистой узкой рекой.
На пашне, из талой живительной влаги,
Открыли ресницы хлебов колоски.
Блестит от весеннего солнца в овраге
Серебряный студень озёрной тоски.
Я вижу всё это. Я знаю всё это.
Деревья застыли, и щебет затих...
И где-то в полёте погасла комета,
Когда во вселенной рождается стих.
Полна до отказа сердечная сумка,
И грудь переполнена влагой речной.
Я город впитал, как посудная губка,
Я больше уже не являюсь собой.
Пускай это всё - бесполезное дело,
Что в пропасть сорвётся ли, жадно дыша.
Запомните - тлеет остывшее тело,
Но слово не тлеет, а с ним и душа.
А я вот шагаю, помятый, апрельский,
Никем не известный ещё, а пока -
Мне лижет подошву прокуренный Невский,
И вдаль уплывают из рук облака.