ДАРЫ ВОЛХВОВ
Выдь однажды на берег —
выйди на край Земли,
словно ты Витус Беринг,
гнавший свои корабли
в поисках крайней точки
дикого материка —
рвавший судьбу в клочья,
веря, что на века
имя свое прославит,
сгинув в безвестных льдах...
Памятник не поставить
в море — кругом вода...
Памятник не воздвигнуть
там, где словес поток —
все, что ты смог достигнуть,
все, что достигнуть смог —
морок ночей бессонных,
и не твоя вина,
в том, что болезнью кессонной
манит нас глубина —
словно стоишь над бездной,
той, что все манит вниз —
жизнь — она бесполезна,
но что поделаешь — жизнь...
Что же нам делать, если
жить мы обречены —
порознь или вместе,
Богом обручены —
судьбы вершить не вправе, —
словно дары волхвов,
после себя оставив
горстку немых стихов...
2014
САНСАРА
На берегу стоящий человек
пытается постичь цвета заката.
Но море — после дождичка в четверг —
все краски вдруг запрятало куда-то.
И горизонт так безнадежно сер,
а волны, словно гарпии, сварливы,
и парус — одинокий Агасфер —
понуро дожидается прилива.
В полете чайки чувствуется стиль
заброшенного в небо бумеранга.
На море наступает мёртвый штиль —
как будто капитан второго ранга
команду «Смирно!» рявкнул небесам —
и те притихли с ропотом уныло.
А тот, на берегу стоящий, — сам
себе давно и мачты, и ветрила,
он сам себе матрос и капитан,
он лоцман, он гребец, и он же — кормчий.
Судьба за ним крадется по пятам,
а он бежит — от сглаза ли, от порчи.
Он занят тем, что рифму к слову «жизнь»
пытается найти — но все напрасно:
казалось бы,— простейший силлогизм,
но кое-что по-прежнему не ясно –
то с формой модуса ему, то с предикатом.
Но вспыхнули зарницы. Грянул гром –
и отразился эхом многократным.
Рыбак уж тянет утлый челн багром.
И буря неизбежна — как сансара,
а на лице застыла маска страха:
смирительная треплется рубаха —
в руках бегущего навстречу санитара.
2015
СЕНТЯБРЬ
Под утро набегают облака,
но зной полуденный по-прежнему несносен:
играет в подкидного дурака
со мною субтропическая осень —
всё та же пальма,
та же неба синь,
всё те же надоевшие пейзажи,
а в них фатально
царствует хамсин
рекламою осенней распродажи
надежды уцененной
и мечты,
что за пятак идет в конце сезона
на ярмарке тщеславия,
и ты
осознаёшь — уже вполне резонно,
что всё меняется на свете,
окромя
бессмысленности жизни — и погоды,
когда пусты сусеки,
закрома,
и вышел ты, как клёш,
давно из моды...
Оставшись при своих, без козырей,
бреду по осени — смиренный назорей...
Сентябрь мне пускает пыль в глаза —
и снова бьёт бубнового туза
шестеркой из засаленной колоды.
2016
У СТЕН ИЕРУСАЛИМА
Как перелётных птиц недремлющий инстинкт
зовёт тесниться на Галапагосских —
далёких островах, — так отголоски
молитв забытых, пращуров погосты
из глубины веков взывали... Но в пути
был слишком долго одинокий странник...
...Оливковые рощи, вкруг — песчаник
и отложения осадочных пород,
и жар ста тысяч адских сковород,
и это небо — нас под ним венчали, —
и миллионы глаз, исполненных печали,
и для печали избранный народ...
О, Эрец Исраэль, я вечный пленник,
и вечный твой должник — в забытых снах
ты мне являлась... Перелётных птах
я повторил судьбу — и преклоню колени
пред памятью ушедших поколений
и белизной сверкающих могил...
О, как моя любовь невыносима!
Я вновь стою у стен Иерусалима —
и снова эта тишь, и эта осень...
Когда же Высший Суд ответа спросит —
пройдя лихой судьбы чересполосье,
скажу лишь в оправданье: "Я любил..."
2017
ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР
И.Б.
Восточный ветер дул всю ночь,
восточный ветер.
Я боль пытался превозмочь —
но на рассвете
восточный ветер поутих,
и я забылся
тяжелым сном. Но в снах глухих,
лишенных смысла,
я слышал ветра дикий вой
и чьи-то стоны...
Потом проснулся сам не свой —
а за оконной
фрамугой плыл густой туман
и чьи-то тени.
И в голове царил дурман,
но в средостенье
я ощутил вдруг пустоту,
а вместо сердца,
чей слышен был когда-то стук,
была лишь дверца.
Вдруг увидал я странный лик
в оконной раме —
в мою он комнату проник
и серый камень,
раскрывши дверцу, он вложил,
замкнув уста мне...
С тех пор я счастливо зажил —
с тем серым камнем,
что вместо сердца вложен был
мне в средостенье...
Во мне угас любовный пыл —
я стал растеньем.
Мои сомкнутые уста
хранят молчанье,
в глазах не мира красота —
но окончанье.
Холодный блеск пустых зрачков
сосредоточен,
в нем отражение смычков
и многоточий...
Пустых зрачков холодный блеск,
смычков движенье
и волн свинцовых тихий плеск,
их притяженье.
Восточный ветер дул всю ночь,
и что есть силы
я боль старался превозмочь
и страх могилы...
2015
КОСНУТЬСЯ И ЛЕТЕТЬ…
"Коснуться и лететь..."
И ощутить прикосновенье, как ожог...
И тайный стыд, безжалостная плеть,
сечёт меж плеч нещадно... И божок,
которому сегодня служишь ты,
ехидно скалит зубы в темноте —
сломались крылья при наборе высоты.
Упав, не помышляй о высоте...
"Коснуться и лететь..."
Мосты сжигая за собой, ломая клеть,
и на закат взирая сверху вниз —
под чей-то клёкот и безумный визг...
Здесь, наверху, совсем иная жизнь —
пространства состоящая лишь из,
где вечность вместо времени — и не-
знакомо направление "извне",
поскольку высь — она всегда снаружи,
и ангелы летают неуклюже,
высматривая жертвы на земле,
классически сгорающей во мгле...
"Коснуться и лететь..."
И пройдена не четверть, и не треть
пути земного... Близится финал.
И как писал когда-то Ювенал,
"над нивами прохладными Аквина"
душа моя, бесплотна и невинна,
как бабочка бесшумно промелькнёт —
смахнувши с крыл цветочную пыльцу,
вернётся вновь к предвечному Творцу,
земных печалей сбросив тяжкий гнёт...
2018
ЭМИЛИ
В цветное облачившись кимоно,
словно впервые выглянув в окно,
она увидела тугие ветви клёна
и клейкую листву, а дальше — луг,
лес, синеву за дальними лесами...
И мысль странная её пронзила вдруг,
что перестала уж давно искать глазами
в пейзаже, столь привычном, почтальона.
Что мир живёт и дышит без того,
кого она искала средь стогов
сырого залежавшегося сена —
сверкнув иголкой острой, он исчез,
вернее, сгинул, без вести пропал,
оставив на душе кровавый срез...
Лишь зеркала таинственный овал
в её лице заметил перемену.
И севший на ограду певчий дрозд,
и дальний свет дрожащих в небе звёзд —
всё, всё вокруг любовью задышало —
как будто ОН её позвал издалека,
а голос словно звук волшебной флейты.
И плавно движется рука, бежит строка,
вплетая, в строфы рифм цветные ленты, —
вновь наполняя горьким ядом жало...
2018
КНИГА
Коровка божья, маленький "фольксваген",
ползёт неспешно по листу бумаги —
странице книги, брошенной в траву.
Как много надо мужества, отваги,
пролить ли крови, иль солёной влаги,
чтоб дочитать последнюю главу.
Сюжет её запутан: о подлоге
известно станет только в эпилоге.
Узнав в хитросплетениях интриг
самих себя — то в рубища, то в тоги
рядящихся, понять, что мы в итоге
прочли, увы, не лучшую из книг.
Коровка божья всё ползёт неспешно
к страницы краю — это неизбежно,
достигнув же его, она взлетит...
При свете дня, или во тьме кромешной
душа взлетит когда-нибудь, конечно,
не утолив свой к жизни аппетит.
И вспоминая в сладостной истоме
ту женщину, что выронила томик,
сомлев от зноя, в смятую траву,
осознаёшь: на жизненном изломе
нам ничего не остаётся, кроме,
как только бредить, бредить наяву...
2019
ЛЕТНИЙ СОН ФАВНА
Был воздух цвета недозрелой сливы.
Пейзаж вокруг так мутен и неясен.
И в мареве дрожащем — переливы
от тени, что отбрасывает ясень.
Прошла старуха с ветхою кошёлкой,
с согбенной примирившейся судьбою —
под небом поистёршегося шёлка,
меж лоскутов немыслимых обоев.
Журчит вода в арыке. И асфальта
лицо покрыто сеточкою трещин.
Выводит чьё-то низкое контральто
"Мелодию" Массне... Казался вещим
мой сладкий летний сон под ароматы
цветущей в палисаднике сирени —
в нём скидывали женщины халаты,
спасаясь от жары и от мигрени.
Их наготу блаженно созерцая —
от щиколоток тонких до запястий —
не мог я знать: лишь изгнанным из рая
положено мучительное счастье...
2018
СПОРТЛОТО
Июньский вечер — серый войлок,
закат — венецианский Шейлок,
слова — что кони в тесных стойлах,
а мысли стынут в дальних шельфах.
В гробу хрустального киоска
спит продавщица лотереи —
и с дряблых щёк течёт извёстка
на образцы галантереи.
Спокойно дышат моря груди, *
вздымая лиф из креп-жоржета...
Кто деву спящую разбудит —
для завершения сюжета?
Боюсь, ей не дождаться принца —
давно утрачена невинность.
О, счастье, где ты? Главный принцип —
твоя, увы, неуловимость...
_______
* "Спокойно дышат моря груди" — строка из стихотворения О. Мандельштама "Silentium"
2019
DE PROFUNDIS
Иосифу Бродскому
Я вспоминаю... Очки, твой высокий голос,
волос пегий — ячменный колос,
лоб высокий — мрамор — белей кости.
Твой орлиный — почти что медальный — профиль
взгляд — не с креста, — из "Крестов" — голгофий...
Снова шепчу: "Прости"...
Я шепчу "Прости"... Если в чем и виновен
пред тобой, — только в том, что старался вровень,
встав немного на цыпочки, быть с тобой...
Ты был певцом уходящей эпохи —
мне от эпохи остались крохи,
но разве спорят с судьбой?
Ты рассуждал о пространстве и времени,
в коих пришлось нам родиться евреями —
этот жребий всегда жесток.
Но не в эпохе дело, и даже не в местности —
ты родился гением русской словесности,
я же, увы, не смог...
Голос твой, как осенний крик ястреба, *
помню я до сих пор столь явственно,
словно сирены вой,
будто бы вместе с тобой совсем рядом мы —
в той земле, что изрыта снарядами,
слышу я голос твой...
Ты предпочел остаться на острове,
посреди Адриатики, меж чужими погостами —
одинокий и в смерти... И выбор сей
странен тем, кто на память читал твои "Стансы"...
Впрочем, возможно, если бы ты остался,
сдавшись на милость властей,
в той стране, которую сильно поносило,
то судьбою Осипа стала б судьба Иосифа ,
но ты не хотел быть вторым —
кость иудея-страдальца давно обглодана,
оказавшись в компании Уистана Одена,
ты выбрал дорогу в Рим...
Нет того, кто тебя бы судить был вправе,
жизнь, поступки, стихи иль дорогу к славе, —
судей кишка тонка.
Был твой путь — да, "сквозь тернии к звездам",
лишь для славы был Б-гом твой гений создан —
веком и на века...
Я не стал вторым и не стал десятым,
как и ты в Новый Свет совершив десант, я
стал никем — видно, не та основа...
Но пока мне рот не забили глиной **
я пишу эти строки, придя с повинной
и с поклоном к тому, кто открыл мне Слово...
_______
* Название стихотворения И.Бродского
** Строка из стихотворения И.Бродского
2017
* * *
«Потому что искусство поэзии требует слов»,*
не постигнув ни азбучных истин, ни первооснов,
я решил замолчать. И, растратив талант златоуста,
как осенние листья свои разгребая стихи,
смысл пытаясь найти средь словесной пустой шелухи,
понял я однозначно: молчание — тоже искусство.
Ведь слова это только слова. Это даже не звук.
Без движения тел или просто касания рук —
то отчаянья символ и, в общем-то, признак бессилья.
Это форма вранья — как фальшивые поза и жест,
как гремучие речи, звучащие в залах торжеств,
а по сути — лишь грязь, что ботинком когда-то месил я.
Ампутация чувства рождает фантомную боль.
И не столь ощущенье потери терзает, а сколь
гложет нас — на кого неизвестно — тупая обида.
Это даже не ревность — поскольку за давностью лет
от былого уже не осталось следов и примет.
И любовь есть инстинкт, механизм сохранения вида.
Так «Не лепо ли бяшет, ны, братие» те словеса?
И не лучше ли просто молчать — и коптить небеса,
в ожиданье конца, растекаясь лишь «мысью по древу»?
Из почтенья к сединам и прожитым долгим годам
быть достоин минутой молчанья помянут Адам,
плод запретный в Эдеме не съевший, утративши Еву...
2021
ВОСКРЕСЕНЬЕ ЗА ГОРОДОМ
День выходной за городом*. Сентябрь.
Уже не лето, но еще не осень.
Пожить бы пару лет еще хотя б —
да, в жажде жизни он порой несносен.
Всю ночь без сна он, не смыкая глаз,
ворочался на одиноком ложе...
«Любимая, прости... Нет, не сейчас...
О, был бы я на двадцать лет моложе!..»
В ночной тиши, под сов далёкий крик
и шум листвы из близлежащей рощи,
держа свечу, по дому брёл старик,
высокий, несгибаемый и тощий...
Спустился в мастерскую, где холсты,
лежали, позабытые, вповалку...
«Ты помнишь, Эльза, как сказала ты:
"Талант пропал..." А мне совсем не жалко.
Да, ты права — наверно, я бы смог
Гогеном стать, Моне или Ван Гогом...
Но Бог один. И лишь один Ван Гог.
Нельзя от жизни требовать так много!»
«Сегодня были дети, Эльза. Сын
стал важным и степенным господином.
Жена одета в чёрный кринолин —
совсем святоша. Впрочем, любит сына.
А с ними дочка — сущий ангелок! —
и два подростка, шумных и драчливых.
Но без тебя средь них я одинок.
Жаль, не вернуть нам прежних лет счастливых...»
«Приехала Ирен. И вновь одна.
С забавным псом — и на автомобиле.
Порывиста, смешлива и нежна —
почти, как ты... О, как же мы любили!..»
«Мы ездили в деревню вчетвером.
Гонзаг отбросил свой парижский глянец.
В таверне посидели, пили ром.
Затем с Ирен исполнили мы танец.
Не смейся, Эльза! Знаю, я смешон:
пуститься снова в пляс — в мои-то лета!
Да и не ром пора мне пить — крюшон.
А, впрочем, Эльза — так ли важно это...
"Но я живу — и это страшный грех"
Ты помнимшь у Шенье такие строки?
Всё позади — и слава, и успех.
Я задержался слишком, вышли сроки...
До встречи, Эльза! Уж недолго ждать
нам нового любовного свиданья.
Я смерть приму, поверь, как благодать,
как жизни слишком длинной оправданье...»
...Закончился один из лучших дней —
он был сегодня счастлив несказанно.
И чем не уловимей, тем верней
пейзаж похож на полотно Сезанна.
Тишь нарушает лишь пчелы полёт,
но на душе всё радостней, спокойней...
Жаль, девочку "испанка" унесёт,
а мальчуганы сгинут в страшной бойне.
___________
* «Воскресенье за городом» (франц. Un Dimanche A La Campagne) — французская драма режиссёра Бертрана Тавернье, вышедшая на экраны в 1984 году. Экранизация романа Пьера Боста «Месье Ладмираль скоро умрет». Действие происходит в пригороде Парижа, в усадьбе престарелого художника-импрессиониста в 1912 году.
2021
КРАСНЫЕ ВИНОГРАДНИКИ В АРЛЕ
La tristesse durera toujours
В ту осень навестил его Гоген,
был восхищен окрестностями Арля.
«Я одинок почти, как Диоген...»
С окон свисала бежевая марля.
В пустом углу стоял плетёный стул.
Потрескавшийся стол: из древесины
торчали гвозди... «Рад, что заглянул,
и что привёз мне эти ...апельсины».
«Я раньше ненавидел ноябри —
промозглые в Голландии... Нектар ли
земля здесь источает? Посмотри:
ноябрь, а виноград краснеет в Арле!»
Гоген неторопливо пил абсент.
День догорал под звон из колоколен...
«О чём ты вдруг задумался, Винсент?»
«О жизни, друг... Ведь я смертельно болен»
«Тебе сказали это доктора?»
«Я не ходил к ним — просто ощущенье,
что мне покинуть этот мир пора...
Возможно, дело в кровообращенье...»
«Обычная хандра, Винсент ван Гог!
Ты всех переживёшь...» «О, нет, в июле
умру... Во сне я видел некролог:
"Погиб художник от случайной пули..."»
«Прости меня, дружище, это бред!»
«Нет, вечная печаль... И я не стар ли?»
...Краснеет виноградник в ноябре —
наверно, как в раю. И только в Арле...
2022
АВГУСТ
Густ августейший девятыми Ава,
где-то под сорок в тени...
Льётся с небес раскалённая лава.
В мокрую ткань простыни
тело, как краб в свою мыльную пряжу,
вновь завернётся — и в ночь,
мстящую тьмою дневному пейзажу,
видеть который невмочь.
Кто-то бормочет на варварском сленге
непроходимую чушь,
что, мол, приносят нам счастье не деньги,
а единение душ.
Август вовсю попирает законы,
как обезумевший князь —
взглядом Горгоны, сошедшей с иконы,
сыпет арабскую вязь.
Чёрный асфальт раскалён, как жаровня,
воздух пылает, как печь.
Здесь никому ты не друг и не ровня —
слишком гортанная речь.
"Здесь" — это значит, везде и повсюду,
"здесь" это значит — "нигде":
мир показал неприверженность к чуду.
Где-нибудь в Караганде,
или на полюсе — с снежною шапкой —
можно очнуться от грёз,
встав под часами с колючей охапкой
пластиком пахнущих роз —
словно шпион, что идёт на заданье,
или цветной нелегал.
Рушится жизнь, разрушается зданье
из вечно ржавых лекал.
Август — проклятье, небесная кара,
адское пекло и зной,
тонны песка и притоны Дакара,
если ты не выездной.
Огненный шар дармового светила
льёт бесконечный напалм —
леди Годива и леди Годзилла
бродят средь стриженых пальм,
жухлой травы, пожелтевших газонов
и эвкалиптовых рощ.
Пахнет бензином и гарью промзона,
всюду кустарник и хвощ.
Август. Вцепишись в загривок мустанга,
скачешь куда-то — "держись!"
Крик жизнерадостный орангутанга.
И бесконечная жизнь...
2022