На её остром, тонком,
н е в е р о я т н о
красивом лице
я читал утвердительное «я тебя съем».
Нет, я не пятился, не отступал, хотя страх имелся. Более чем.
Более.
Да. Имелся и подкреплялся –
на голове она носила повязку
с надписью тонкой и острой, как игла –
la mandibula.
Даже не так. La mandibulas.
Это слово вводило меня в экстаз.
Я ей верил.
Она это отчётливо видела.
А ещё у неё был нос с небольшой горбинкой.
Боже мой, что она со мной делала…
Это был полный её триумф, тотальное бинго.
В этой её особенности
я черпал силы и…
что-то сильнее сил –
потоки обильные и внезапные, низвергнувшиеся на Гоби.
Миг отрыва шасси
от взлётно-посадочной полосы.
Не пятился, не сдавался.
Я ведь тоже не лыком, не пальцем…
Бронтозавр, Агамемнон, истребитель –
зеркала покрываются старческими морщинами,
дребезжат тревожным ульем пчелиным,
лопаются с треском
и н с у л ь т н о,
когда тень моя попадает в эти тусклые,
ненасытно-прожорливые орбиты.
Расступаются воды большие и малые, поглощая сами себя исступлённо.
Огни усмиряются, давясь рождённым собой теплом.
Н о
страх. Страх потерять. Страх потеряться в тебе. Да мало ли.
И он ел меня,
ел постепенно.
Ненасытными хищными жвалами.
И тогда...
Я сказал себе – adelante.
Я тебе не сказал ничего.
Просто взял тебя за руку
и увёз в другую страну.
И я потерялся в тебе.
Ты потерялась во мне.
Не было страха – в пески просочился и сгинул
безвозвратно, бесследно, навеки.
И мы слушали ветер,
мы пили безмолвие.
Монгольские звёзды
склонялись над нами и говорили:
«Тийм».
Луна большая, красная, – улаан баатар –
слезла с коня, уселась на свод небесный, скрестила ноги,
смотрит вниз, щурится: «Кто там?» –
у з к о о к о.
Кивает устало, трубку раскуривает, пускает дым.
Кольца под тяжестью взгляда её медленно опускаются,
замирают над нашими головами, переплетаются,
улаан баатар удовлетворённо смежает веки
и вторит светилам: «Тийм, тийм, тийм».