Многие люди задаются вопросом по поводу счастья. Что это? Есть ли оно вообще? Ну, конечно, есть. Во взрослой жизни оно не бывает полным и безраздельным, и долгим не бывает, но мы его осознаём. В детстве мы в нём просто живём, почти постоянно, и воспринимаем его, как должное. Бабулины рассказки как-то смутно подсказали мне, что бывает и по-другому. Что у одних его много, а у других не очень. И всё же судьба маленькой Луши увлекла меня. Как же её бабуля Дунюшка, которая так внезапно заболела? Я, было, несколько раз подступала к бабуле с просьбами, да как-то не складывалось.
Время подошло такое стремительное, весёлое. Оставалось немного до Нового года. Снега сколько выпало! Двухэтажную столовую замело до крыши. Курсанты прокопали проходы к дверям и окнам, а с обратной, глухой стороны, мы катались на санках.
Галка уже хорошо ковыляла на крепеньких ножках. Ходила за мной как хвостик;застревала в снегу, сопела, но не ревела. Мой дружок Санька, который жил в соседях, был старше меня на два года. Он был, конечно, сильнее и умнее меня и помогал вытаскивать её на горку. Катались, падали. Домой вваливались, как снежные сугробы, ели и засыпали моментально.
За неделю до праздника и вовсе было некогда. У нас в комнате поставили ёлочку. Жили мы в уплотнении. Была одна квартира на две семьи. Кухня и коридор общие и две комнаты. В той, что побольше, жили мы впятером: мама, папа, бабуля, я и Галка. В той, что поменьше,- Бирюковы: дядя Коля, тётя Рая, Санька (классный пацан) и Витька (ябеда и обжора). Вообщем, праздники отмечались сообща в нашей комнате, а играли мы везде. А ещё должна была быть общая ёлка в лётном клубе. У Сашки был костюм пирата. Ему надо было плясать пиратский танец. У меня был костюм лисы: вышитая кофта, передник, рыжий хвост. Стихотворение я учила про зайку, да ещё на украинском языке (мама украинка). Ну, если мама сказала, никуда не денешься. За стишок мне даже приз дали.
Но вот закончились праздники. Начались опять метели. Мама до поздна работала, папа дома почти не бывал. Он ночевал на аэродроме. От военного городка далеко, а дороги забивало снегом. Тут и подошло время для третьей рассказки. Бабуля сначала задумалась, глядя в тёмное окно. Она смотрела так, будто пыталась разглядеть там своё далёкое и трудное прошлое. Я её не торопила. Может и не понимала, а чувствовала, что ей не очень легко вспоминать былое.
- Ты спрашиваешь про Дунюшку. Дунюшка померла не сразу. Проболела она до весны. Ну, что ты, детка. Ты не плачь. Это в сказках всё всегда хорошо, а у нас с тобой всё по правде. А думать долго об этом не надо. Живи и живи себе и радуйся. Ну вот... Домой я к ним не ходила - деда боялась.
На кладбище мы с папой пришли. Как раз на Радуницу всё было. Я думала, что будет страшно. Но Дунюшка лежала такая спокойная, как будто даже довольная. Я, почему-то, подумала, что ей хорошо. Только жалко, что я её последний раз вижу и от этого заплакала. Дед стоял, опустив голову, но когда мы с тятей подошли поближе проститься, так зло на нас посмотрел и опять глаза опустил. Хоть просила баба Дуня за него Богу молиться, а всё же человек он был плохой. Понять всего, по малости лет, я не могла, а душой чуяла, что меня винит он в Дунюшкиной смерти. За меня вступалась, из-за меня расстроилась и заболела. А что всю жизнь тиранил и в чёрном теле держал, за вину не счёл. Да всё он про себя знал - не дурак был. Просто, себя винить - надо совесть иметь. Ну а без совести ведь, наверное, легче.
Поминать мы не пошли - я домой запросилась. На другой день от Лопасовых пришла младшая сноха. Принесла выпечку, конфет да ещё очень красивый и дорогой платок,
в котором Дунюшка в церковь ходила. Баба Еня (так звали папину тётку) усадила гостью пить чай. Они потихоньку беседовали. Сноха всё о покойной Дунюшке говорила. Я потихоньку возилась за печкой с посудой и слушала.
- Свекровушка моя, царствие ей небесное, ушла легко, - говорила сноха, - поначалу-то она пластом лежала, а потом попросила, чтоб батюшка пришёл. Ну, позвали. Они долго беседовали. Батюшка её исповедал и причастил. Она после повеселела. Окрепла, вроде, даже, стала садиться. Ходить не могла, уставала очень. Очень много молилась. Семья-то вон какая, за всех и молилась. Ну и дед к ней заходил за советом. Всё у них мирно было. Только видно было, что дело шло к концу. Таяла она, как свечка. А незадолго перед Радуницей попросила, чтоб отнесли её в баню. Дед , было, стал перечить - Куда тебе? Здесь снохи в лохани ополоснут. В бане сердцу тяжко будет. Но Дунюшка только рукой махнула,- Мне сейчас что хочется - всё можно. Ну, мы её уважили. А как намыли и одели - она за батюшкой послала. Поняли мы , что конец почуяла. После исповеди и причастия просила всех собраться. Плакать не велела, со всеми простилась, всех благословила. Мне велела остаться. Попросила меня после похорон вот этот платок да своё благословение Лушеньке передать.
Я за печкой слезами залилась, а сноха говорит: "Не плачь , Луша. Бабуля твоя легко ушла, спокойно. Уснула. Видно ей что-то хорошее снилось. С улыбкой отошла.
- Ну вот и вся история. Наверно хорошо, что дети долго не горюют, да и некогда мне было. Баба Еня не то чтобы меня обижала, но и не очень-то нежила. И как-то мне сказала : " Тебе, Луша, уже семь лет. Пора учиться себе на кусок зарабатывать. Пойдёшь в няньки. Тут соседка приходила. У ней дитё грудное. Покос скоро. Дитё по жаре тащить несподручно, да и много не наработаешь, а оставить не на кого. Зыбку покачать да пелёнку сменить осилишь. Ну, первый день я с тобой пойду. Пойду, поучу тебя." - А сама вздохнула и пробурчала: - Господи, да её саму ещё нянчить, да ведь сиротское дело такое, надо прилаживаться к жизни.
И стала я чужих деток нянчить. Платили за это не много и, чаще, не деньгами. Кто муки, кто сальце, кто яичек, а кто и сахарком и пряником побалует. Отец ругал тётку, - что это ты придумала?! А баба Еня ему, -Пусть привыкает, мало ли что. Как в воду глядела. К пятнадцати годам осталась я без отца. Ну, а пока тятя был жив, и горя не было.
Да ведь он мне машинку швейную привёз с Баланды. Заработок хороший случился, вот он и купил. Это уже мне лет десять было. Я к этому времени много чего умела: вязала крючком кружева, носки, варежки вязала, пряла на веретене. Отец учил меня на машинке строчить. Господи, как я рада была! Руки были ещё маленькие, но я как-то справлялась. Соседи стали приходить - "Луша, занавеску подруби; Луша, юбку подкороти. "Вообщем, сначала, что попроще. Потом догадалась старую кофту распороть аккуратно, а по ней новую скроить. Сначала себе, потом Ваське-брату рубаху. Ну, это уж я позже стала шить. А потом и зарабатывать стала шитьём.
- Ой, детонька, спать-то давно пора. Вот как будет время, расскажу тебе, как я в барский дом в горничные попала.
- А кто така горничная?
- Ну это служанка такая.
- Как это? Работа такая что ли?!
- О, Господи! Глупая пичужка ты моя. Давай в постельку на бочок и молчок.
Я уснула быстро. Только снилось мне, что я нигде не могу найти ни маму, ни бабулю. И как будто бы я - Лушенька.
Я, наверное, плакала вслух. Мамина тёплая ладонь легла мне на голову. -Страшный сон уймись, а хороший приснись. Баиньки, баиньки. Спи моя заинька. Голос баюкает, руки гладят и нежат. Тонко-тонко пахнет "Красной Москвой". Стало тепло, уютно.
Господи! Я уже старая, а мамина ладошка сквозь годы до сих пор греет и нежит душу.