В тихом омуте все черти
водятся, как говорят.
А не верите, проверьте.
Ошибаются? Навряд.
Беспокойство – признак знаний,
но спокойнее без них,
без ненужных соисканий.
Где задор давно затих
под покровом самоедства
за туманами стыда.
То ли я иду из детства,
то ли жизнь идёт туда.
Но, мне кажется, не лишне
пробежаться босиком,
покачаться день на вишне.
Подметая голиком
лепестки воспоминаний,
понимаю, что нельзя
убежать из новых знаний.
Хоть и круглая Земля,
но возврата нету в детство,
в стародавнюю игру.
Не спастись от доли бегством,
даже рано поутру,
тишина покуда липнет
в тихом омуте бытья,
даже ставенька не скрипнет,
размышляю тихо я
о беспечности покоя,
о бестактности своей.
Над печальною рекою,
над просторами степей,
опрокинутых на карту,
зеленеющих вдали,
поддаюсь опять азарту
и рисую лишь нули.
На бумаге омерзенья
в тишине застойных лет
вспоминаю невезенья,
от которых боли нет.
Но печаль струится в этом
беспокойстве тишины.
Не подёрнутая светом
голубеет без вины
опрометчивость успеха
на удачливой волне,
где зияет, как прореха,
ординарность. И вполне
неустойчивая с ложью
безмятежность до креста.
Понимать, конечно, сложно,
что туман, как береста,
изгибается на склоне
под лучами без жары.
Я опять стою в полоне
до безнравственной поры.
Не хочу смеяться даже
на концерте дураков,
где всего на Свете гаже
понимать, что не таков
статус буйного расстройства
за стаканом битый день,
разве это не геройство –
истоптать свою же тень
и понять, что жизнь прекрасна,
в перерывах торжества
было памятно напрасно
против сути естества.
Значит, прав он был до смерти,
говорится, до конца?
В тихом омуте все черти.
Слышал часто от отца.
2002г.