Сборник стихотворений 56

Марат Капашев Поэт

Мои друзья – районного масштаба
Поэты. Нам и не дано иного. –
Обидятся на это, Ну хотя бы
Скажу: они – поэты областного

Масштаба. В антологиях не греться.
И не отсвечивать в лауреатах.
Но есть у них зато большое сердце
И все они – поэзии солдаты –

Пройдут свой путь тяжёлою походкой,
Под автоматом горбясь и под скаткой.
И раньше времени умрут от водки,
Безденежья и честности припадков.

Мы скинемся на памятник, оградку
И выпьем на помин души светлейшей.
Кому-то на Руси живётся сладко,
А кто-то тянет воз свой тяжелейший.

Зато вранья не было и в помине.
Бросали на алтарь стихи и души.
Всё так же внемлет Господу пустыня.
Свет звёзд идёт сквозь мировую стужу.

Друзья – провинциальные поэты –
Дай бог вам до шедевров дописаться.
А там пусть смерть своё наложит вето.
Но тсс… не будем этого касаться.

Согласны Вермахт с тем и РККА:
Какая сила есть у старика?

Зима не хуже лета.
Красавица зима.
И белые баретки
Придумала сама.

И в них по снегу ходит,
Печатая следы.
Толкуй их как угодно –
Все версии слепы.

Но есть в них что-то божье,
Слетевшее с высот.
И ты поймёшь их тоже,
Но если повезёт.

Пусть шепчут снегопады,
Замаливая грех
Бесснежья: Так, мол, надо,
Мол, так идёт у всех.

Сверкнёт вдруг божья искра
Слезою из-под век.
А ты идёшь не быстро,
Спокойно человек.

Уходишь и уходишь
В заснеженную даль.
Обиды все уводишь,
Уносишь всю печаль.

И ты взгрустнув: о боже!
Не сдержишь вздох в груди.
И мы любили тоже.
И было впереди

Так много остального,
Опричь снегов зимы.
Уже не вспомнить слова,
Что позабыли мы.

Посадили б в тюрьму – я повесился б –
Не по вкусу она моему.
Голубая небесная лестница
Суждена не мне одному.

И по ней мне идти веками
Мимо звёзд, метеоров, комет.
Лишь сжимая в руке точно камень
Никому не нужную смерть.

В цветами расписанной шали
Смеёшься, глазами грозя.
Мне бабы писать не мешали,
Мешали писать мне друзья.

Всё пьянки одни да гулянки –
Рванина, гуляй до рубля!
Домой приходил спозаранку,
Ногами писал кренделя.

Писал кренделя, а не ручкой
Пропахшие снегом стихи.
Всё – случай, стихи – тоже случай,
Прекрасны они иль плохи.

Я что-то писал, но не ветер
Гудел в сумасшедших строках.
А где-то ведь осень и лето,
И воздух грибами пропах.

А где-то ведь грозы гуляют,
Высокие травы клоня
А где-то закаты пылают,
К холстам белым кисти маня.

Пусть будет кому-то уроком,
Что в лучшие дни упустил.
И кончилось что-то до срока,
И что-то мне Бог не простил.

Переживёт и Путина
Россия, господа.
Свечу поставь к заутрене.
Татарская орда,

Наполеона воинство
Ушли в небытиё.
Честь, славу и достоинство
Храните, Питиё

Вы выпейте, пожалуйста,
Во здравие Руси.
Что несильны по малости
То, Родина, прости.

Ушли Иоськи Сталина
Крутые времена.
А лесу-то повалено,
И щепок до хрена!

Но всё равно надеемся:
В конце туннеля свет
Блеснёт. Не разуверимся
В тебе, Господь. О, нет!

Оставят Украину
В покое господа –
Генштабные кретины.
Да будет так. О, да!

Переживём и Путина.
Развеется как прах
Всё, чуждо что по сути нам:
Гордыня, злоба, страх.

Глупый ангел, белый ангел прилетел.
Глупый ангел, белый ангел не у дел.

У любого, у живого есть родня
Только нет такого счастья у меня.

И поэтому я плачу и смеюсь
От избытка переполнившего чувств.

Глупый ангел, белый ангел пособи
Я томлюсь, я в ожидании любви.

У любого, у живого есть родня.
Только нет таких сокровищ у меня.

Кабы на берёзах яблоки росли
Мы бы их не ели, друг мой, неужли?

Кабы нас любили девушки в цвету
Разве б не помяли мы их красоту?

Кабы мы фортуну хвать за волоса,
Разве б не ругали люди за глаза?

Кабы жизнь и в самом деле удалась,
Пил бы и гулял бы, как грузинский князь.

Ничего покамест в жизни не сбылось.
И моя надежда тоже на авось.

«Был Ярослав мудрый,
Был Ярополк окаянный» - ,
Учитель твердил нудно.
Запомнили как ни странно.

Где золотились кудри,
Лысина, как ни странно.
Но сердце моё не забудет
Клятвы, запёкшейся раной:

«Да будь я последним шудрой,
Скажу, насыщаясь праной:
Был Ярослав мудрый
Был Ярополк окаянный»

Это что: картина Босха или Фалька?
Или это смерти менуэт?
Мама уезжает в катафалке.
Мама уезжает на тот свет.

Кулинары - особая каста.
Бог таких не создал других.
Выше веры, и выше страсти
Осетинские пироги.

Жизнь – рулетка, и всё ж напастей –
Через верх: своё береги.
Я люблю – над собой не властен –
Осетинские пироги.

В жизни случаи разной масти:
Обожанье, обман, долги.
И люблю я больше, чем счастье
Осетинские пироги.

Люди ходят по свету, маются.
Люди женятся не любя.
Почему они так ошибаются?
«Мол, красна углами изба» -,

Говорят они утешительно,
Заговаривают себя.
Метят все в Христы и спасители,
О себе любимом скорбя.

Почему все так много маются,
Режут вены, посуду бьют
И обиды их разрастаются
И покоя им не дают?

Я живу, одержим страстями.
Тем же самым страдаешь ты.
Море глупости между нами,
Океан сплошной суеты.

Всё равно решим уравнение,
Корни зла и добра найдём.
Всё во благо, всё во спасение.
Светит окнами радостно дом.

И, росинки нам улыбаются,
И гремит сострадательно гром.
Даже если мы ошибаемся,
Всё равно себе счастья ждём.

Несмеяна, недотрога –
Как такую разгадать?
И плывёт через пороги
С заусенцами вода.

На часах природы вечность.
В синем небе облака.
И стоят берёзок свечи.
В рыжих пламени витках.

Это – осень, осень, осень…
Неба яркая слюда.
Никого уже не спросим,
Где случилась и когда

Та единственная встреча
Лета с тёплым сентябрём –
Перемен иных предтеча –
Может даже и соврём.

Но уже и жизни осень
Побелила нам виски.
И плывут деревья в просинь
И нарядны, и легки,

Как невестушки, невесты,
В вальсе осень кружась.
Ждёт что дальше? – неизвестно,
Но уже трава зажглась

Жёлтым пламенем бездымным.
И покоем дышит лес.
И смешно нам, и наивно
Ждать обыденных чудес.

«До свиданья, до свиданья» - ,
С неба лебеди кричат.
Всё загадка в мире, тайна.
Всё прекрасно, невпопад.

Коротенькая баллада
Ты спросишь:  «Кто такой Билл? –
Я всё расскажу о Билле:
Никто его не любил,
Но дети его любили.

Ни дня без строчки. Вот строка –
Моей погибели предтеча.
Она пришла издалека.
Пришла, шепнув: «Ещё не вечер».

Ещё не вечер – знаю сам.
Ещё молюсь благой Изиде.
Течёт не в рот, а по усам
Вино прескверное обиды.

Ещё пылают города,
С землёй сравнялися деревни.
И синим пламенем вода
Горит, как спирт, в сосуде древнем.

«Не обессудьте - , я кричу - ,
О современники, о люди!
И пыль, взбегая по лучу,
Уже златою взвесью будет.

Где достохвальный Геродот?
Где были славного Плутарха?
В моей обители течёт
Чернил забвенья пот немаркий.

Забудут всё! Забудут всех!
Из нашей жизни и из давней.
А на окне всему на смех
Пылают яростно герани.

Опять перепутье, Россия
Стоит на крутом рубеже.
А нас ни о чём не спросили.
Похоже, не спросят уже.

Поставили нас перед фактом.
И дали оружье: воюй!
От этих чудовищных практик
Зажёгся тугой сабантуй:

Пылает в огне Украина.
Деревни её, города
И что же нам делать, наивным,
Когда подступила беда?

Секрет создания средних стихов:
Любовь-морковь, стога-берега
Но в мире не числят таких грехов
Как графомания – вся недолга.

Пушкин писал, и Есенин, и Блок.
Мы тоже себя поэтами мнили.
Спаси от подобных опусов Бог.
Не зря их Евгений зовёт проходными.

Вредный совет.
Пейте дети пепси-колу.
И не ходите дети в школу.

Если денег до хрена,
Пей ты виски до пьяна.

И всё-таки я родился
В четвёртом часу поутру.
А может, себе же приснился.
Вопрос весь: когда я умру,

Мадам, уже падают листья,
Снежинки кружатся, мадам.
Клянусь я Деве Пречистой,
Что Вас никому не отдам.

Уж синие в лужах стекляшки.
Хрустят под ногой поутру.
И как же печально и тяжко
Мне будет, когда я умру.

Я знаю: то осенью будет,
Когда опадает листва.
И больше не верится в чудо,
Бессильны любые слова.

Короткое вешнее счастье
И тяжкая грусть на года.
И снова вернутся напасти,
И снова придут холода.

Но сердце навеки запомнит
Ту лёгкую голубизну,
Что в небе сияла нескромно,
Чего никогда не верну.

А если верну – то отчасти.
В обмен на любые слова.
Немыслимой Господу масти,
Чем, в общем, надежда жива.

Мне снился сон о первой пятилетке,
Мне снилось сумасшедшее: «Даешь!»
Грохочет гром, дождя косые плети.
И в яростном порыве молодёжь.

О, как они давали, как давали,
Своей натуре боевой верны!
И угол предпочли они овалу,
И отковали меч и щит страны.

Голодные, холодные, босые,
Совсем не за почёт, за ордена.
А чтоб преобразилась вся Россия.
Чтоб стала мира светочем она.

Когда накрыл страну железный ливень,
Топтала Русь тевтонская орда,
Закрыли брешь телами молодыми,
Остались молодыми навсегда.

И светит поколеньям через время,
Тех первых пятилеток молодежь
И яростное выдохнуто всеми
В легенду уходящими: «Даёшь!»

Вселенная – глушь и пространство,
Где звёзды в тьмы колбах кипят.
Где канет в безвестности: «Здравствуй» -
Почти посвященья обряд.

Почти что сродни астронавту
На новооткрытую твердь
Шагнёшь, оттолкнёшься ты плавно,
Поняв с наслажденьем, что «сметь» -

Есть главное самое действо,
Присущее в мире живым.
И всякое новое место,
Уже становясь обжитым,

Отдаст свою тайну. «О боги,
Куда вы меня привели?»
Как в сущности надо немного
Насельнику скромной Земли.

Кусок не лезет в рот,
Весь в мыле я, весь в пене.
Аркадьич как живёт?
Что делает Евгений?

Поди весь день в трудах:
Шкафов таскает груды
А Анатолий – ах! –
Мнёт позвонки паскудам.

Такие времена
И надо заработать.
А рюмочку до дна
Всё ж выпить им охота.

Дай Бог, здоровья вам,
Дай Бог сорвать банчишко.
Верны всегда словам
И, может, даже слишком.

Но правду видит Бог.
Всегда вознаграждает.
Я ж выразил как мог,
Как вас мне не хватает.

Синевою предсказано море,
Тишиною предсказаны сны.
Что приснится неспящим на го;ре,
Ради бога прошу, объяснить?

Одиночеством сумрак твой ра;спят.
Нет в копилке мечтаний ни дня,
Где свергает восточное запад
Полыханьем густого огня.

И печалям уже нету веры.
День обидой наполнивши всклень,
Сочетаются синий и серый,
Свет и тьма, и небывшего тень.

Всё равно раскачнутся качели
До томящихся золотом звёзд,
До лазурью пылающей гжели.
Каждый в мире до ужаса прост.

И, теряя свои очертанья,
Свою марку держа до конца,
Знаешь: тайна останется тайной
Для ответчика трав и истца.

Неужели стихи мои плохи.
И не стоят они ни гроша.
Может, в них отразилась эпоха,
Может в них отразилась душа.

Разве мало: душа человека.
Разве мало: жизнь целой страны
Может быть, донесёт всё же эхо
До людей мои чаянья, сны?

И когда-нибудь в томе зелёном –
Ну не важно в каком-голубом
Или красном мальчишка влюблённый
Стих прочтёт и девчонке в альбом

Впишет, этим её очарует
И как пишут там? – эт сетера
И душа в небесах запирует,
Загуляет она до утра.

Я гадаю: возможно ль такое
В этом мире чудно;м или нет?
А пока неизвестность рекою
Не прожитых пока ещё лет

Во-первых, я – поэт, и во-вторых,
И в-третьих, и в-четвёртых, я – поэт
И это всё – история, тариф,
Которой, безусловно, - жизнь и смерть,

Где надо по счетам всегда платить.
И плата с каждым разом тяжелей.
И, безусловно, что-нибудь любить.
Бесформенным, аморфным, как желе,

Не быть. И не считать свои года.
И жить, свои залечивая раны.
И верить, что ведёт тебя звезда
В иное время и в иные страны.

Нету денег – и ладно:
Как-нибудь проживём.
А иначе накладно.
По теченью плывём

Или против теченья –
Всё равно не понять:
Не имеет значенья:
То, что можем сказать,

То, что раньше сказали –
Ну, ты и сказанул!
Будто мимо причала
В вечность ты сквозанул.

И библейские притчи
Всё равно не понять
Кто сказал безразлично
Суламифь или ****ь

Опять ищу я Росинанта.
Где шлем мой – таз? Где верный конь?
Так начиналась Россиада,
Где каждый – воин! -  лез в огонь.

Все, уходящие в легенду,
На хлебе, на мече клялись.
То воев искренних плацента,
То – вся без исключений! – жизнь.

А где-то мельницы вздымают
Свои тяжёлые крыла
А где-то сердце думы мают:
«О Русь! Неужто ты была?»

И вот опять запахло детством.
И мылом детским, васильковым.
Мильоном пережитых бедствий,
Истошным рёвом, бестолковым.

Авось вдруг мама обернётся
И выдаст за слезу награду.
Иль даже просто рассмеётся,
Мол, плакать деточка не надо.

И всё опять вернётся к норме.
И вечным счастьем засияет
Забудет кто такое, кроме
Тех, кто и этого не знает.

Ах, детство – лёгкий самолётик,
Биплан в отрочество летящий.
А вы его не узнаёте,
Живя грядущим, настоящим?

А вы не помните, наверно,
Иль прочно, навсегда забыли:
Каким казался недруг скверным?
Но всё же и его любили.

Воспоминаний вереница
Сияет в памяти, мерцает.
Порою даже просто снится.
Как персонажей не хватает

Тех снов. Опять плывя в забвенье,
Впадая в сон или дремоту,
Не придаём совсем значенья
Обидам. Детства самолётик

Летит, сомнения сметая,
Всё сделав радужным, несложным
И та иллюзия святая:
Всё достижимо, всё возможно.

Жизнь моя – ожерелье дурных основ.
Я почти не вижу хороших снов.

И живу на свете я кое-как.
Разве что в лицо не скажут: «Дурак»

Но зато за плечом слышнее смешки.
И, как будто таскал целый день мешки,

Еле ноги по снегу я волочу.
Да, похоже, подходит уже карачун.

И давно прошумела моя весна.
Никому не в радость была она.

Но ведь надо дожить как-нибудь свои дни.
Если я что не так написал, извини.

Жизнь пройдёт, как и прочие жизни.
Встрепенётся, прощаясь душа.
Ни печали, и ни укоризны
Не приемля, и чем-то дыша

Уже новым, к другой оболочке
Примеряясь, готовясь войти.
Все изжив твои боли до точки,
Не сказав ни «прощай», ни «прости».

Судьба была неласкова
Для счастья, для стиха.
Но крохи я вытаскивал.
Сплошная чепуха.

Вдруг прерывалась лепетом
В себя пришедших муз.
И стих держал я с трепетом.
Обузой из обуз

Назвал бы кто-то музу.
Ах, кто-то, но не я!
Тот сел бы точно в лужу.
Законы бытия

Презрев: копейки, почесть,
Я ладил всё ж свой путь.
Дерзаний путь, пророчеств.
Опричь всё – как-нибудь.
































Мои друзья – районного масштаба
Поэты. Нам и не дано иного. –
Обидятся на это, Ну хотя бы
Скажу: они – поэты областного

Масштаба. В антологиях не греться.
И не отсвечивать в лауреатах.
Но есть у них зато большое сердце
И все они – поэзии солдаты –

Пройдут свой путь тяжёлою походкой,
Под автоматом горбясь и под скаткой.
И раньше времени умрут от водки,
Безденежья и честности припадков.

Мы скинемся на памятник, оградку
И выпьем на помин души светлейшей.
Кому-то на Руси живётся сладко,
А кто-то тянет воз свой тяжелейший.

Зато вранья не было и в помине.
Бросали на алтарь стихи и души.
Всё так же внемлет Господу пустыня.
Свет звёзд идёт сквозь мировую стужу.

Друзья – провинциальные поэты –
Дай бог вам до шедевров дописаться.
А там пусть смерть своё наложит вето.
Но тсс… не будем этого касаться.

Согласны Вермахт с тем и РККА:
Какая сила есть у старика?

Зима не хуже лета.
Красавица зима.
И белые баретки
Придумала сама.

И в них по снегу ходит,
Печатая следы.
Толкуй их как угодно –
Все версии слепы.

Но есть в них что-то божье,
Слетевшее с высот.
И ты поймёшь их тоже,
Но если повезёт.

Пусть шепчут снегопады,
Замаливая грех
Бесснежья: Так, мол, надо,
Мол, так идёт у всех.

Сверкнёт вдруг божья искра
Слезою из-под век.
А ты идёшь не быстро,
Спокойно человек.

Уходишь и уходишь
В заснеженную даль.
Обиды все уводишь,
Уносишь всю печаль.

И ты взгрустнув: о боже!
Не сдержишь вздох в груди.
И мы любили тоже.
И было впереди

Так много остального,
Опричь снегов зимы.
Уже не вспомнить слова,
Что позабыли мы.

Посадили б в тюрьму – я повесился б –
Не по вкусу она моему.
Голубая небесная лестница
Суждена не мне одному.

И по ней мне идти веками
Мимо звёзд, метеоров, комет.
Лишь сжимая в руке точно камень
Никому не нужную смерть.

В цветами расписанной шали
Смеёшься, глазами грозя.
Мне бабы писать не мешали,
Мешали писать мне друзья.

Всё пьянки одни да гулянки –
Рванина, гуляй до рубля!
Домой приходил спозаранку,
Ногами писал кренделя.

Писал кренделя, а не ручкой
Пропахшие снегом стихи.
Всё – случай, стихи – тоже случай,
Прекрасны они иль плохи.

Я что-то писал, но не ветер
Гудел в сумасшедших строках.
А где-то ведь осень и лето,
И воздух грибами пропах.

А где-то ведь грозы гуляют,
Высокие травы клоня
А где-то закаты пылают,
К холстам белым кисти маня.

Пусть будет кому-то уроком,
Что в лучшие дни упустил.
И кончилось что-то до срока,
И что-то мне Бог не простил.

Переживёт и Путина
Россия, господа.
Свечу поставь к заутрене.
Татарская орда,

Наполеона воинство
Ушли в небытиё.
Честь, славу и достоинство
Храните, Питиё

Вы выпейте, пожалуйста,
Во здравие Руси.
Что несильны по малости
То, Родина, прости.

Ушли Иоськи Сталина
Крутые времена.
А лесу-то повалено,
И щепок до хрена!

Но всё равно надеемся:
В конце туннеля свет
Блеснёт. Не разуверимся
В тебе, Господь. О, нет!

Оставят Украину
В покое господа –
Генштабные кретины.
Да будет так. О, да!

Переживём и Путина.
Развеется как прах
Всё, чуждо что по сути нам:
Гордыня, злоба, страх.

Глупый ангел, белый ангел прилетел.
Глупый ангел, белый ангел не у дел.

У любого, у живого есть родня
Только нет такого счастья у меня.

И поэтому я плачу и смеюсь
От избытка переполнившего чувств.

Глупый ангел, белый ангел пособи
Я томлюсь, я в ожидании любви.

У любого, у живого есть родня.
Только нет таких сокровищ у меня.

Кабы на берёзах яблоки росли
Мы бы их не ели, друг мой, неужли?

Кабы нас любили девушки в цвету
Разве б не помяли мы их красоту?

Кабы мы фортуну хвать за волоса,
Разве б не ругали люди за глаза?

Кабы жизнь и в самом деле удалась,
Пил бы и гулял бы, как грузинский князь.

Ничего покамест в жизни не сбылось.
И моя надежда тоже на авось.

«Был Ярослав мудрый,
Был Ярополк окаянный» - ,
Учитель твердил нудно.
Запомнили как ни странно.

Где золотились кудри,
Лысина, как ни странно.
Но сердце моё не забудет
Клятвы, запёкшейся раной:

«Да будь я последним шудрой,
Скажу, насыщаясь праной:
Был Ярослав мудрый
Был Ярополк окаянный»

Это что: картина Босха или Фалька?
Или это смерти менуэт?
Мама уезжает в катафалке.
Мама уезжает на тот свет.

Кулинары - особая каста.
Бог таких не создал других.
Выше веры, и выше страсти
Осетинские пироги.

Жизнь – рулетка, и всё ж напастей –
Через верх: своё береги.
Я люблю – над собой не властен –
Осетинские пироги.

В жизни случаи разной масти:
Обожанье, обман, долги.
И люблю я больше, чем счастье
Осетинские пироги.

Люди ходят по свету, маются.
Люди женятся не любя.
Почему они так ошибаются?
«Мол, красна углами изба» -,

Говорят они утешительно,
Заговаривают себя.
Метят все в Христы и спасители,
О себе любимом скорбя.

Почему все так много маются,
Режут вены, посуду бьют
И обиды их разрастаются
И покоя им не дают?

Я живу, одержим страстями.
Тем же самым страдаешь ты.
Море глупости между нами,
Океан сплошной суеты.

Всё равно решим уравнение,
Корни зла и добра найдём.
Всё во благо, всё во спасение.
Светит окнами радостно дом.

И, росинки нам улыбаются,
И гремит сострадательно гром.
Даже если мы ошибаемся,
Всё равно себе счастья ждём.

Несмеяна, недотрога –
Как такую разгадать?
И плывёт через пороги
С заусенцами вода.

На часах природы вечность.
В синем небе облака.
И стоят берёзок свечи.
В рыжих пламени витках.

Это – осень, осень, осень…
Неба яркая слюда.
Никого уже не спросим,
Где случилась и когда

Та единственная встреча
Лета с тёплым сентябрём –
Перемен иных предтеча –
Может даже и соврём.

Но уже и жизни осень
Побелила нам виски.
И плывут деревья в просинь
И нарядны, и легки,

Как невестушки, невесты,
В вальсе осень кружась.
Ждёт что дальше? – неизвестно,
Но уже трава зажглась

Жёлтым пламенем бездымным.
И покоем дышит лес.
И смешно нам, и наивно
Ждать обыденных чудес.

«До свиданья, до свиданья» - ,
С неба лебеди кричат.
Всё загадка в мире, тайна.
Всё прекрасно, невпопад.

Коротенькая баллада
Ты спросишь:  «Кто такой Билл? –
Я всё расскажу о Билле:
Никто его не любил,
Но дети его любили.

Ни дня без строчки. Вот строка –
Моей погибели предтеча.
Она пришла издалека.
Пришла, шепнув: «Ещё не вечер».

Ещё не вечер – знаю сам.
Ещё молюсь благой Изиде.
Течёт не в рот, а по усам
Вино прескверное обиды.

Ещё пылают города,
С землёй сравнялися деревни.
И синим пламенем вода
Горит, как спирт, в сосуде древнем.

«Не обессудьте - , я кричу - ,
О современники, о люди!
И пыль, взбегая по лучу,
Уже златою взвесью будет.

Где достохвальный Геродот?
Где были славного Плутарха?
В моей обители течёт
Чернил забвенья пот немаркий.

Забудут всё! Забудут всех!
Из нашей жизни и из давней.
А на окне всему на смех
Пылают яростно герани.

Опять перепутье, Россия
Стоит на крутом рубеже.
А нас ни о чём не спросили.
Похоже, не спросят уже.

Поставили нас перед фактом.
И дали оружье: воюй!
От этих чудовищных практик
Зажёгся тугой сабантуй:

Пылает в огне Украина.
Деревни её, города
И что же нам делать, наивным,
Когда подступила беда?

Секрет создания средних стихов:
Любовь-морковь, стога-берега
Но в мире не числят таких грехов
Как графомания – вся недолга.

Пушкин писал, и Есенин, и Блок.
Мы тоже себя поэтами мнили.
Спаси от подобных опусов Бог.
Не зря их Евгений зовёт проходными.

Вредный совет.
Пейте дети пепси-колу.
И не ходите дети в школу.

Если денег до хрена,
Пей ты виски до пьяна.

И всё-таки я родился
В четвёртом часу поутру.
А может, себе же приснился.
Вопрос весь: когда я умру,

Мадам, уже падают листья,
Снежинки кружатся, мадам.
Клянусь я Деве Пречистой,
Что Вас никому не отдам.

Уж синие в лужах стекляшки.
Хрустят под ногой поутру.
И как же печально и тяжко
Мне будет, когда я умру.

Я знаю: то осенью будет,
Когда опадает листва.
И больше не верится в чудо,
Бессильны любые слова.

Короткое вешнее счастье
И тяжкая грусть на года.
И снова вернутся напасти,
И снова придут холода.

Но сердце навеки запомнит
Ту лёгкую голубизну,
Что в небе сияла нескромно,
Чего никогда не верну.

А если верну – то отчасти.
В обмен на любые слова.
Немыслимой Господу масти,
Чем, в общем, надежда жива.

Мне снился сон о первой пятилетке,
Мне снилось сумасшедшее: «Даешь!»
Грохочет гром, дождя косые плети.
И в яростном порыве молодёжь.

О, как они давали, как давали,
Своей натуре боевой верны!
И угол предпочли они овалу,
И отковали меч и щит страны.

Голодные, холодные, босые,
Совсем не за почёт, за ордена.
А чтоб преобразилась вся Россия.
Чтоб стала мира светочем она.

Когда накрыл страну железный ливень,
Топтала Русь тевтонская орда,
Закрыли брешь телами молодыми,
Остались молодыми навсегда.

И светит поколеньям через время,
Тех первых пятилеток молодежь
И яростное выдохнуто всеми
В легенду уходящими: «Даёшь!»

Вселенная – глушь и пространство,
Где звёзды в тьмы колбах кипят.
Где канет в безвестности: «Здравствуй» -
Почти посвященья обряд.

Почти что сродни астронавту
На новооткрытую твердь
Шагнёшь, оттолкнёшься ты плавно,
Поняв с наслажденьем, что «сметь» -

Есть главное самое действо,
Присущее в мире живым.
И всякое новое место,
Уже становясь обжитым,

Отдаст свою тайну. «О боги,
Куда вы меня привели?»
Как в сущности надо немного
Насельнику скромной Земли.

Кусок не лезет в рот,
Весь в мыле я, весь в пене.
Аркадьич как живёт?
Что делает Евгений?

Поди весь день в трудах:
Шкафов таскает груды
А Анатолий – ах! –
Мнёт позвонки паскудам.

Такие времена
И надо заработать.
А рюмочку до дна
Всё ж выпить им охота.

Дай Бог, здоровья вам,
Дай Бог сорвать банчишко.
Верны всегда словам
И, может, даже слишком.

Но правду видит Бог.
Всегда вознаграждает.
Я ж выразил как мог,
Как вас мне не хватает.

Синевою предсказано море,
Тишиною предсказаны сны.
Что приснится неспящим на го;ре,
Ради бога прошу, объяснить?

Одиночеством сумрак твой ра;спят.
Нет в копилке мечтаний ни дня,
Где свергает восточное запад
Полыханьем густого огня.

И печалям уже нету веры.
День обидой наполнивши всклень,
Сочетаются синий и серый,
Свет и тьма, и небывшего тень.

Всё равно раскачнутся качели
До томящихся золотом звёзд,
До лазурью пылающей гжели.
Каждый в мире до ужаса прост.

И, теряя свои очертанья,
Свою марку держа до конца,
Знаешь: тайна останется тайной
Для ответчика трав и истца.

Неужели стихи мои плохи.
И не стоят они ни гроша.
Может, в них отразилась эпоха,
Может в них отразилась душа.

Разве мало: душа человека.
Разве мало: жизнь целой страны
Может быть, донесёт всё же эхо
До людей мои чаянья, сны?

И когда-нибудь в томе зелёном –
Ну не важно в каком-голубом
Или красном мальчишка влюблённый
Стих прочтёт и девчонке в альбом

Впишет, этим её очарует
И как пишут там? – эт сетера
И душа в небесах запирует,
Загуляет она до утра.

Я гадаю: возможно ль такое
В этом мире чудно;м или нет?
А пока неизвестность рекою
Не прожитых пока ещё лет

Во-первых, я – поэт, и во-вторых,
И в-третьих, и в-четвёртых, я – поэт
И это всё – история, тариф,
Которой, безусловно, - жизнь и смерть,

Где надо по счетам всегда платить.
И плата с каждым разом тяжелей.
И, безусловно, что-нибудь любить.
Бесформенным, аморфным, как желе,

Не быть. И не считать свои года.
И жить, свои залечивая раны.
И верить, что ведёт тебя звезда
В иное время и в иные страны.

Нету денег – и ладно:
Как-нибудь проживём.
А иначе накладно.
По теченью плывём

Или против теченья –
Всё равно не понять:
Не имеет значенья:
То, что можем сказать,

То, что раньше сказали –
Ну, ты и сказанул!
Будто мимо причала
В вечность ты сквозанул.

И библейские притчи
Всё равно не понять
Кто сказал безразлично
Суламифь или ****ь

Опять ищу я Росинанта.
Где шлем мой – таз? Где верный конь?
Так начиналась Россиада,
Где каждый – воин! -  лез в огонь.

Все, уходящие в легенду,
На хлебе, на мече клялись.
То воев искренних плацента,
То – вся без исключений! – жизнь.

А где-то мельницы вздымают
Свои тяжёлые крыла
А где-то сердце думы мают:
«О Русь! Неужто ты была?»

И вот опять запахло детством.
И мылом детским, васильковым.
Мильоном пережитых бедствий,
Истошным рёвом, бестолковым.

Авось вдруг мама обернётся
И выдаст за слезу награду.
Иль даже просто рассмеётся,
Мол, плакать деточка не надо.

И всё опять вернётся к норме.
И вечным счастьем засияет
Забудет кто такое, кроме
Тех, кто и этого не знает.

Ах, детство – лёгкий самолётик,
Биплан в отрочество летящий.
А вы его не узнаёте,
Живя грядущим, настоящим?

А вы не помните, наверно,
Иль прочно, навсегда забыли:
Каким казался недруг скверным?
Но всё же и его любили.

Воспоминаний вереница
Сияет в памяти, мерцает.
Порою даже просто снится.
Как персонажей не хватает

Тех снов. Опять плывя в забвенье,
Впадая в сон или дремоту,
Не придаём совсем значенья
Обидам. Детства самолётик

Летит, сомнения сметая,
Всё сделав радужным, несложным
И та иллюзия святая:
Всё достижимо, всё возможно.

Жизнь моя – ожерелье дурных основ.
Я почти не вижу хороших снов.

И живу на свете я кое-как.
Разве что в лицо не скажут: «Дурак»

Но зато за плечом слышнее смешки.
И, как будто таскал целый день мешки,

Еле ноги по снегу я волочу.
Да, похоже, подходит уже карачун.

И давно прошумела моя весна.
Никому не в радость была она.

Но ведь надо дожить как-нибудь свои дни.
Если я что не так написал, извини.

Жизнь пройдёт, как и прочие жизни.
Встрепенётся, прощаясь душа.
Ни печали, и ни укоризны
Не приемля, и чем-то дыша

Уже новым, к другой оболочке
Примеряясь, готовясь войти.
Все изжив твои боли до точки,
Не сказав ни «прощай», ни «прости».

Судьба была неласкова
Для счастья, для стиха.
Но крохи я вытаскивал.
Сплошная чепуха.

Вдруг прерывалась лепетом
В себя пришедших муз.
И стих держал я с трепетом.
Обузой из обуз

Назвал бы кто-то музу.
Ах, кто-то, но не я!
Тот сел бы точно в лужу.
Законы бытия

Презрев: копейки, почесть,
Я ладил всё ж свой путь.
Дерзаний путь, пророчеств.
Опричь всё – как-нибудь.