Грохочут составы, все мимо
разъезда летят поезда
в сибирские длинные зимы,
с тревогой военной в года.
В войну натерпелись мы лиха…
…поехала мама в Топчиху,
чтоб встретить с Победой отца,
оставила нас у крыльца...
Глядим… заскрипел тормозами
на нашем Победном состав,
впервые как вкопанный встал…
…мы смотрим, идёт с орденами
красивый и бравый боец, –
то наш оказался отец.
Нарушивший график движенья,
не знавший отца машинист.
“Как будто в каком наважденье, –
услышал ответ мой чекист, –
отец рассказал, – от ареста
победная наша фиеста,
как видите, вроде спасла,
война-то жестокой была.
Чекист был на фронте сапёром,
ошибся единственный раз,
но выполнил всё же приказ.
Призвали на службу – и вскоре,
как будто на сцене артист,
в суровом обличье – чекист
явился в спектакле кровавом,
где сам был расстрелян за сим,
что график движенья подправил
и что машиниста простил”.
Побили оплывшие морды
отца, истязая, но орден
его от расстрела-то спас.
Воспитывал в строгости нас.
А время бежало, и поезд
увёз и меня в Барнаул,
я помню тот бешеный гул –
стучали колёса, уж после
я понял, Кишицкий – судьба –
ковёр золотой и борьба.