Шагаю опять по безволью
в осеннем тумане судьбы,
своею доволен я ролью
без признаков горькой борьбы
за редкость удач на равнине,
подобен я глупой рванине,
себя увлекаю назад
в осенний, как грусть, листопад,
когда обезумев с листвою
горит мой успех под стернёй,
его обхожу стороной,
окутанный дымной молвою,
как будто я в чём виноват,
запомнивший перечень дат
минувших столетий позора
над вечным покоем солдат,
кто нашим предстанет укором,
кто крикнет во славу: “Виват!”
Меняется свойство потери,
когда отнимают портфели…
…по прихоти новых идей
сажают по тюрьмам людей
за то, что богаче подонка.
Ворвавшись во власть суеты
с обилием в ней пустоты,
как будто бы выиграл гонку
за лидером, вот вам и приз –
в подарок тюремная жизнь.
2.
“Не продаётся вдохновенье,
Но можно рукопись продать…” –
изрёк однажды русский гений.
А покупателя где взять?
Он не поведал нам, конечно,
прошло с тех пор… наверно, вечность.
Слова по-прежнему верны,
хотя стремления странны;
продать не рукопись, желанье
иль ненаписанный роман,
но это, извините, уж обман –
себя вести как на закланье
и думать только о деньгах.
Пасётся стадо на лугах,
не скошенных в пустой затее,
чтоб сделать бизнес на стихах,
порою у меня темнеет
от едкой горечи в глазах,
сверкают слёзы, как алмазы,
выходит, снова я промазал
в подборе истинных врагов,
и речка вновь из берегов
выходит на простор ответов
в сезон завистливых дождей,
где много разных падежей,
склоняют, наложив запреты
огромной кучей на стихи,
понятно всем, они глухи
остались, люди, в неизвестном
не видят гения они.
Сижу я словно под арестом,
пишу вновь, притушив огни,
веду беседы с Александром,
а между нами, как Кассандра,
встает бессмысленность строки,
не подаёт она руки.
И вся банальность безутешна,
и снова хочется в полёт, –
на привязи мой самолёт.
Наверно, все мы не безгрешны,
нам хочется уйти в себя,
да двери не найдём туда.