***

мои уста – не хлеб насущный, в них спрятан настоящий яд: ты растворяешься в их вкусе так, что от сладости болят меж белых роз моей любви, завязнув в тине мёртвых глав, горячие от ласк виски, покорной верой воспылав.

мой голос – вовсе не стихира, он соблазнителен, как шёлк: сирена сердце покорила, что гибель в ней свою нашёл, вдохнул изгибы её тела, эфира пряный аромат, когда она, пленяя, пела, а ты был этому так рад.

столь обольстительна и страстна рука, к которой шёл бы хлыст: касания любви опасны, они мне шепчут «берегись», но я впиваюсь в эту шею, не чувствуя губами дна, в попытке отыскать спасенье, а не распятие Христа.

раскрытых губ, по-детски влажных, похолодели лепестки, плывут корабликом бумажным скупые слёзы из глазниц; Юнона правит колесницей перед Юпитером самим, а я перерождаюсь птицей, мне мир становится чужим, и раздаётся отголоском твоё последнее «Прощай!»…

все сложное – предельно просто, для грешницы не создан рай, я не чиста отнюдь – порочна – и причиняю людям боль: вода вот так же камень точит, а вдохновение – любовь.

согретые весенним небом, дрожащей теплотой руки дыхание воруют ветры, влечение во мне убив, и став причиной беспокойства, несмело выдавив «прости», прошу, мой друг, меня не бойся от сердца птицей отпустить.