18. Орудия заряжены. Стрелять?!

Сергей Разенков
         (предыдущая глава из романа «Купеческая вдова»
               http://stihi.ru/2023/03/23/8754
                «17. Подставил заговорщик солдатню из простаков»)

«Ужасно каждый раз со смертью спорить.
Рискуем оба. Храбрый Михаил
Мог пулю получить, причём в   упор   ведь!
Отчаянно под смертью миг ходил
Мой брат! Был пистолет в него направлен.
Остался жив он, даже и не ранен,
Но целившийся мог войти бы в раж…
Морской увещевая экипаж,
Настаивал бы брат до самой смерти.
Злодейство флотским всё же не с руки:
Свирепо на убийцу моряки
Набросились с прикладами – вот черти!
Избили    Кюхельбекера! Вильгельм
Нажил ещё и   впрок   себе проблем, –

Дилемму в императора заклали
Два ангела-хранителя, бранясь,
Когда два человека в Николае
Ужиться   днём пытались, но… борясь. –
Помост под царским троном, вроде, ржавый.
Боюсь я за семью да за державу –
Не вправе обе сразу потерять…
Орудия заряжены. Стрелять?! –
Варился царь в котле сомнений-мнений. –
Противно обрести власть на крови?
Бездействие с последствием сравни»!
К разладу «я» и «мы» – местоимений –
Привёл авторитетнейший Карл Толь.
Намёк на отреченье не пустой.

Невольно у царя отвисла челюсть,
Когда Толь ультиматум вставил в речь.
Ох, как же Николаю не хотелось
Уверовать, что в силе – лишь картечь!
Простит ли Бог затягиванье трений?
Толь прав как генерал, поскольку время
Играло на мятежные полки,
И сколько не сжимал царь кулаки
В обиде на бестактный выкрик Толя,
Пришлось дать императорское «да».
Вгляделась Смерть в каре: «Моя еда»!
Лицо царя, то кровью налитое,
То бледностью сверкавшее, теперь
К дворцу поворотилось: «Я – не зверь…»

Судьба вновь испечённого терниста,
А он ведь   –  император   как никак!
Пришлось взять на себя роль фаталиста.
Бич Божий, но России он – не враг!
Способна подвести    мышленья    узость?
Проявит ли растерянность и трусость,
В погоне за советами мечась,
Российский государь в свой звёздный час?!
Сановники, цвет генералитета
И гвардии – все дышат за спиной
И вправе упрекать его виной
За жалкое бездействие, стиль вето,
Наложенного робким, но царём
На жёсткие шаги сегодня днём.

Сподобился ли кто на шквал оваций
В честь твёрдой императорской руки?
Пусть Ржевский не посмел бы сам соваться
В беседу императора с другим,
В прострации гусару оставаться
Смешно на фоне царских мотиваций.
За твёрдость бы царя расцеловал!
Поручику запомнились слова
Приказа Николая Бенкендорфу:
«Васильевский весь остров под отчёт
Я вам передаю. Как припечёт
Мятежников, они на катастрофу
Ногами среагируют туда,
Где взять их не составит нам труда.

Изловим уцелевших, а гаранта
Их ловли вижу в вас. Вам в помощь – Бог, –
В урок для генерала-адъютанта
Поставил император сыски впрок. –
Разгромленных ищите, сортируйте
Бежавших от сомнений и орудий.
С Васильевского острова гнать всех
Ко мне: допросим – будет нам успех.
Мужайтесь, Бенкендорф, задач вам столько,
Что права нет у вас… их провалить!
Допрошенных нелишне поселить
В подвалы Петропавловки, где стойко
Не смогут упираться до суда».
Гусар смекнул: «Не рохли господа…

Вступили в дело пушки, ох ты Боже!
Явись сюда весь мой прегордо полк,
Стыд ел не одного меня бы всё же.
Отвечу сам себе без подоплёк:
К войне гражданской вывернуть с правёжа
Легко, не важно, ёжась иль не ёжась, –
Кусал поручик собственный свой ус. –
Возложит на сердца по новой груз
Ответственности рок гражданских распрей,
А может, всё закончится вот-вот.
Пойти к артиллеристам мне во взвод?
Глазами всяких Англий, Пруссий, Австрий
Глядят сейчас послы великих стран
На умопомрачительную срань»!

С любым из заговорщиков ждал встречи
В   бою   гусар – собой заочно горд.
Никто не подставлялся, а картечи
В пути ведь не   составишь   сам эскорт!
Поручик тяготился расстояньем
И, праведным кипя негодованьем,
В одном с кавалергардами строю
Хотел бы испытать судьбу свою.
Но… главные сейчас – артиллеристы.
«Меня вперёд не пустит Бенкендорф
Идти слонёнком супротив китов.
Быть за спиной с ним, чай, не   спиногрыз    ты»! –
Сказал безмолвно Ржевский сам себе,
Желая утвердить свой стан в седле. –

Ещё не коронован император,
Но вправе изрубить в капусту прыть
Мятежников, кричащих: «Узурпатор
власть должен Константину уступить»!
Под зад упала колкая корона.
Ещё не испытав всю шаткость трона,
Наш новоиспечённый ранний царь
Извёлся: он – не бенефициар!
Но сдвинул дело всё же с мёртвой точки.
Картечь – весьма весомый аргумент», –
Поручик Ржевский мыслил так в момент
Второго залпа. – А толпа в порточки,
Ну точно наложила, страх зашёл
Масонам в души, мол, а нам за шо»?!
             *             *             *
«Душа происходящему не рада.
Не только Константина я виню
В иезуитстве. Оба старших брата…
Мне каждый по отдельности… свинью
У трона подложили – хитрованы!
На царство, не в лесок ведь по   дрова   мы! –
Обманутый сердился Николай. –
Мятежников под суд. Но не карай
Тех, кто стал жертвой лишь неразберихи.
На фоне безответственных царя
И брата Константина рыцарь я
И, значит, буду    выше    их интриги!
Невольно    императором я стал
И совесть до сих пор моя чиста…»
                .               .               .
Глядеть князь Оболенский должен в оба,
Боясь парламентёров и атак.
Смятенье чувств! И оторопь, и злоба
С досадой, что дела пошли не так.
Расправа с Милорадовичем – строже
И   быть   не может! – выглядит до дрожи,
Как вынесенный сверху приговор.
Не вызовут уж больше на ковёр
Пытавшегося ёрзать на двух стульях.
Поручик дважды графу предлагал
Уйти. Рок жертву бросил на рога
Быку при всех обманчивых посулах,
Что Смерть всегда обходит стороной
Героя войн. Тряхнул граф стариной

И вот нарвался первый раз на пулю.
За миг, как в спину выстрелил ему
Каховский (Рок послать мог смерть любую),
Поручик, пользы ради, по всему,
В бок лошади штыком ударил колко.
Трёхгранный штык, известно, не иголка.
От грома лошадь дёрнулась, и штык
Вошёл в бок генерала. «Всё! Кирдык! –
Чуть в обморок не брякнулся поручик. –
Я тут за всё в ответе. Трубецкой
Нас предал. Я начальственной рукой
Пролил кровь губернатора! Петручио
Каховский так и   вовсе   застрелил
Героя-генерала! Свет не мил…

Пришлось мне заменить тут Трубецкого.
По званью я всех старше – наш предел.
Не в счёт – Бестужев: как моряк фигово
Вникает в сухопутный наш удел.
Был должен поддержать я честь мундира,
А мой отказ взять знамя командира,
Отказ возглавить тут наш общий сбор
Приняли бы за трусость. Сей позор
Не смог бы   пережить   я – князь-гвардеец.
Нам делать революцию в стране!
Менять на   переправе    ли коней?!
По сути, Николай для нас – вандеец,
С которым нужно биться до конца,
Но сбить тиски немирного кольца...

Ростовцев! Закадычный друг мой Яша!
Сулил ты нам амнистию, как приз!
Боялся за меня? Тебе    моя   же
Пощёчина – мой гнев, а не каприз.
Друг   бывший   ты, а ныне злой наш гений, –
Так мыслил, негодуя, князь Евгений. –
Сдал Николаю заговор письмом!
Поступок твой не   стал   забытым сном!
У нас не стало выхода иного,
Как выступить оружно поскорей
Вне всех других полков, без егерей.
Дождёмся ночи – будет хоть немного
Нам шансов укрепиться за Невой.
Прикладом по башке бит – зря не вой.

Шёл нас разубеждать?? Знал, что опасно
Гнать от колодца целый караван!
Тебя из рук солдат я вырвал.    Спас,    но
Ты был уж без сознания, болван!
У ног солдат остался бы без почек.
Однако, мною нанятый извозчик
Отвёз тебя, надеюсь я, в наш дом,
Где мы в быту простом и холостом
С тобой квартировали век по-братски.
Блаженный Яша, всё ты загубил
Блаженностью своей! Судьбу испил
Предателя, пусть я сгущаю краски,
Поскольку не вступал ты в наш Союз
И наших не назвал имён, что плюс…»
              .              .              .
Чуть дёргаясь от близких залпов пушек,
Гусар и Бенкендорф глотали дым.
И чаще затыкать хотелось уши,
С трудом переговариваясь, им.
Гусар извёлся: «Лучше бы я бредил!
Да, радуюсь предвестнице победы…
Смертельная качнулась карусель,
Но вслед за императором отсель
Я тоже бы умчал, не дожидаясь…
На гибель невиновных поглазеть
Мечтают те, кому бы окосеть!
Злопамятным быть грех? Но, даже каясь,
Вновь стану заговорщиков я клясть!
На Русь ли посягать?! На Божью власть»?!

«И что теперь им делать? Каркать? Драться?
Таким неповоротливым слонам
Иного не осталось, как отдаться
На милость Божью и сдаваться нам!
Нет, не слоны! Там курица, ворона
Свой тупо припозднили сговор ровно
На день, да и серьёзных нет вождей.
Поплёвывая с щедростью дождей
На неких провокаторов и трусов,
Дойдём до всех их выходов-ходов! –
Гусару в ухо гаркнул Бенкендорф,
На что поручик не повёл и усом,
Но мысленно поддакивал: «К утру
Мятежных псов загнать бы в конуру…»

Огонь из трёх орудий был неистов.
Людей пугал он больше, чем коней.
И площадь сотрясало, и статистов
Неслыханного    ужаса   на ней.
Ниц рухнули гражданские зеваки.
Визжали и какие-то девахи,
И в тон им сброд, одетый в мужичьё.
«…В кроваво-снеговые лужи чьё
Ещё одно упало мёртво тело? –
Подумал Ржевский. – Ветром сносит дым,
Но лучше бы сейчас я был слепым!
Смерть жертвами несчётно овладела,
А сколько ей ещё брать всех подряд?!
Находит цели каждый наш заряд»!

Нетрезвым штатским, внешне агрессивным,
Убойно нанесла удар картечь…
«На скользком льду, в строительной   грязи   им
Толпу покинуть сложно. Можно встречь
Под   выстрелы   бежать, но дурней нету.
Их по приказу или за монету
Масонство понагнало, ширя бунт?
В итоге эти пешки огребут, –
Кричал сквозь шум поручик Бенкендорфу, –
По самое, как видно, не хочу.
Не жаль масонов. Я не хохочу,
Но и рыдать по ним не стану. Дрогну,
Коль гибнуть станет уйма тех солдат,
Что там по   недомыслию   стоят…»
               .              .              .
«…Доступна ли княжне сейчас суть боя?
И с кем, хотел бы знать, сейчас княжна?
Боюсь, что не повязан с ней   судьбой   я.
Со мной была на   краткий   срок нежна…
Немилости Голицыной навеки?!
Мне встречный    ветер    давит так на веки,
Иль волны криков гибнущих людей?
Любовь свою отдам на волю дней.
Увы, день мятежа вспять не отброшу.
Останусь жив – запомню навсегда
Бой, пулю, что вошла в луку седла,
Дым пороха и снежную порошу.
Совсем не пострадали конь и я.
Рок – та телега, чья вкось колея…

Конём владею рослым, пегим, добрым.
Кобыле генеральской он под стать, –
Гарцуя с генералом Бенкендорфом,
Поручик не боялся опоздать
К агонии мятежных батальонов. –
Мой Беркут не облезет от поклонов
Кобыле этой. Надо их свести», –
Такие мысли вовсе не в чести
На фоне крови, смерти и кошмаров,
Но так пытался Ржевский не сойти
С ума от пережитого в пути,
Став самым разнесчастных из гусаров.
Ведь на его глазах весь час подряд
Гуляла Смерть, и шёл на брата брат.

«Смотреть на всех мятежных, как на гадов?
Найдёшь там   облапошенных   скорей! –
Припомнил Ржевский марш кавалергардов
По льду неспешно в сторону каре. –
Жизнь – ангел наш хранитель, но и Цербер.
Пальбу вели стрелки охранной цепи –
Форпоста жизни? Это как смотреть.
В строй всадников они вносили смерть.
И всадники там падали, и кони.
Для пули кони, люди – все равны.
Пальба, как ни смотри, с их стороны –
Подлянка, выражаясь на жаргоне.
Что делать императору? Вот он
Приказ   артиллеристам   дал сквозь стон»!
            .            .            .
Картечь превозмогла сопротивленье,
Рассеяв штыковой смешной заслон…
Поручик Ржевский дрогнул на мгновенье:
«Проснуться бы и всё принять за сон!
Не сплю! Осталось дело тут за малым:
Дышать братоубийственным кошмаром.
Плетусь за генералами – гусар,
Чья сабля в ножнах, дух ждёт новых свар.
В ушах звучат призывы хором ярым:
«Догнать! Добить! Пленённых наказать»!
Вела солдат на смерть, однако, знать.
Приказ не    нулевым    ли экземпляром
Пришёл в туман голов, мол, благо – звать
На помощь конституцию, как мать»?!

Поручик с генералом, не сверкая
Глазами, а лишь пряча их в слезах,
Всю площадь мёртвых тел пересекая
И видя злобной Смертушки размах,
Приблизились к мосту. Артиллеристы
Путём братоубийственным тернистым
Тянули пушки, ядер весь запас.
На лёд мятежный полк слез – кто бы спас!
А зарятся гвардейские московцы
На стены Петропавловки. Даёшь!
Лёд стал опасно трескаться: долбёж
Коварных ядер – груз убойных порций.
Бестужев Михаил своих солдат
Созвал на штурм, а тут – чугунный град!

«День противостояния – качели.
Кто сверзится с победных рубежей? –
Поручик Ржевский хмыкнул. – Не картечь ли –
Рецепт спасенья против мятежей?
А тут на льду достаточно и ядер.
Опомнится ли за ночь неприятель?
Едва ли. Нас в четыре или пять
Раз больше. Сил довольно, чтобы вспять
К нам враг не развернулся для атаки.
Московский лейб-гвардейский полк сердит,
Но нас он ни за что не победит…
Мне слать не можно из седла подарки,
Как шлют артиллеристы их легко,
Доходчиво и очень далеко…»

Бегущих на прицел беря, как в тире
(На льду они стояли в полный рост),
Орудия вручную закатили
Стремглав на Исаакиевский мост.
Трагедия военного театра!
Трескуче в лёд   Невы   врезались ядра,
А плотную колонну беглецов
Рассеивали в спину и в лицо.
Выстраивал московцев неуклонно
Бестужев на Неве: «Стой! Вот он я»!
Большая поглощала полынья
Пытавшихся вступить в его колонну.
Свой крах солдаты быстро взяли в толк.
«Мы тонем»! – эта паника весь полк,

Верней, его остатки, обратила
В безудержное бегство, что не срам.
Васильевского б острова хватило,
Чтоб спрятаться, где можно, по дворам.
А что же Бенкендорф? Боец, оратор,
Во всём был расторопен. Император
Вояке повелел, само собой,
Васильевскому острову дать бой
И сыск начать бежавших после боя.
Что ж, Бенкендорф врага переиграл.
На то и боевой он генерал.
Нева – союзник. Счастье не слепое –
Ловить всех разбежавшихся в ночи.
Кто вылез из Невы, тот шёл к печи…
              .             .             .
Спокойствие дворца не нарушали
Лишь женщины. Полсотни разных дам
Хранили хладнокровие: не ржали
В истерике, не лили слёз, а ртам
Для сплетен не давали лишний повод.
Да попросту не ведали, что город
Мог весь попасть под власть мятежных сил.
Вернувшись, император привносил
Спокойствие и в души кавалеров.
Заверил Николай: «Болванов всех
К утру мы переловим без помех.
Казарм им, даже в качестве вольеров,
На время разбирательств не видать!
Пусть   ногти   со стыда начнут глодать»!

Довольный царь, успевший оглядеться,
Наследника престола, малыша,
Одетого в мундирчик лейб-гвардейца,
На воздух вынес. Трепетно дыша,
Сапёрный батальон весь с умиленьем
Встречал мальца коленопреклоненьем.
Вне пафоса кривляний игровых
Призвав орденоносцев рядовых,
Отец им передал сынишку в руки.
В пылу восторга кто бы оплошал,
Целуя ручки, ножки малыша!
«Наследника любить вам, – крикнул царь, –
Как я люблю вас с гордостью отца»!
            *             *             *
Мятежный день прошёл: со страху
Кому-то мнилась дрожь земли.
На офицеров, что присягу
АКТИВНО   в оный день блюли,
Пролились милости, награды.
И лучше не было ограды
В ту ночь для Зимнего дворца,
Чем биваки (аж до крыльца)
Полков гвардейских, самых верных.
Как   рядовой   состав полков
Был награждён? Устав таков:
Трон защищать в неимоверных
Гвардейских воинских трудах.
Награда в два рубля – пустяк?

           (продолжение в http://stihi.ru/2023/04/04/6784)