Сборник стихотворений 52

Марат Капашев Поэт
Как жаль холодных вечеров!
Как жаль пурпурного заката!
Как так стынет в жилах тонких кровь!
Так сердце нежно и пернато!

И тянется во тьму душа.
В чуть проступающие звезды,
И молишься, едва дыша,
Уже переходя на прозу.

И знаешь: где-то твой двойник
- Насмешник дерзкий - куролесит
И знаешь: в мире есть тайник,
Где жемчугов и снов - не взвесить,

Там чьих-то откровений суть,
Души усталой волхвованья.
Там то, чему нельзя блеснуть -
Печаль без слов и без названья.

Не слишком разнимся мы с небом,
Не слишком мы умны – аминь.
И право то же нам, что лево
И, попиратели святынь,

Мы в одиночестве скучаем.
И счастья ждём - когда и где?
И каждый вечер чрезвычаен,
И каждой молимся звезде.

И знаем мы: когда-то где-то
Нам будет послан некий знак.
О том, что мы с тобой - поэты
И наш расчислен каждый шаг.

Луна - как полночи поэма,
Звезда - как мания небес.
Но стих давно уже не в тему:
Теряет стройность, меру, вес.

И потому я замолкаю,
Мечтаю только об одном.
В чем никогда я не раскаюсь
Ни вечером, ни ясным днём.

А именно: о подорожной
Во все места, во все года.
Где я и вдохновен безбожно
И может счастлив иногда.

Прогремела арба наших лет.
На ухабах судьбы прогремела.
А другого ведь случая нет
Напитать свою душу и тело.

Только раз на земле мы живём.
И, сознайся, почти что прожита
Эта песнь, что не спели вдвоём,
Этот клад неоткрытых открытий.

Остаётся откланяться нам,
Как в конце представленья Петрушке.
Всем почти что несбывшимся снам,
Не попавшим нам в руки игрушкам.

Только ветер в лицо, только снег,
Только тройки гоньба удалая.
И слезинки на трауре век,
Их рукою смахнуть забывая,

Не забудем улыбки зато.
Безнадёжно отчаянной, грустной.
Запахнувшись плотнее в пальто,
Уснащая уста безыскусно

То ли матом, а то ли стихом
- Столь велик был разброс представлений-
Не считая обиды грехом,
И не пряча своих сожалений.

Брачная ночь - последняя ночь,
Смерти слепой круженье.
Радости – прочь, нежности – прочь!
Чьей это тьмы наущенье?

Ты – уходи, я - ухожу
В тот коридор зеркальный
Где я прошу, страстно прошу
Счастья, поэт опальный.

Но никакой, нет никакой
Чёрной беды приметы.
Радость – на кой, вера – на кой -
Жизнью наложено вето.

В бархатной тьме слышу шаги.
Чьих-то шагов шелестенье.
Мы - не враги, нет, не враги
Мы - только чьи-то тени.

Ты – уходи, я – ухожу.
Арривидерчи, чао
Что я скажу, ну что я скажу?
Что ты мне скажешь, право?

Этот ****ский мотив среди ночи
Посреди голубой тишины.
Среди снов, как снега непорочных,
Я услышал зачем, объясни?

Я услышал смешок лишь лукавый:
В это царство не каждый ведь вхож.
Таковы здесь и песни, и нравы.
Да и люди, наверное, тож.

Положи в котомку мне сиянья,
Шанежек румяных положи.
От души незлобной легкой данью
Для усталой навсегда души.

Запечатай сердце поцелуем,
Обними сияньем синих звёзд.
Чтобы я мечтал напропалую,
Чтобы мне спасенья не нашлось.

Чтобы раскрывались точно сердце
Дивные земные города.
Чтобы солнце золотое смерклось
От простого искреннего «да».

Полюби меня как любит вьюга,
Как туман рассветный обними.
И не помни никогда подруга
Как мы были некогда людьми.

Одиночеств искренних желаю
И беспамятств искренних навек.
Это лучше ада, лучше рая
И всего, что будет, человек.
...

Мне приснилось то, что людям снится
Раз в столетье - то есть иногда.
Где журав-ль тот, где та синица,
Где те баснословные года?

Поимей голубушка терпенье,
За измену тела не кляни.
И взимай с души усталой пени
Как с беспутной бросовой родни.

Мы идём от света где-то с краю,
Молнией крестится небосвод.
Ничего на свете я не знаю.
Через миг, столетье, через год.

Знаю только: родственные души
- Чертагон – венчанная родня.
Мы идём по морю и по суше,
Никого из смертных не кляня.

Всё, что видим, ощущаем - снится
В небывалой неба синеве.
Мёртвый снег ложится на ресницы,
Мёртвый снег лежит на рукаве.
 
Так забудь приснившееся диво,
Лада, человечее дитя.
И за всё небывшее спасибо
И за всё спасибо, не шутя.

Пусть не словом нежили порою,
А холодной, чёрной пустотой.
И не тверди были под пятою,
Звёзд сиянье было под пятой.

Всё равно ведь искренне мы рады.
Дай тебя от сердца обниму.
За простые вечные шарады
И за всё, чего я не пойму

Не любо если, и не слушай
К аскезе отыщи предлог.
Везде отрезанные уши,
И всё вокруг сплошной Ван-Гог.

Умру и распадусь на атомы.
Уход из жизни есть распад.
Что значу я со всеми матами,
С моей любовью невпопад.

Ведь выбьют из фигуры битою.
Увы! - закончена игра.
На весь тот свет дана мне литера,
Как дальше там? Эт сетера.

Я знаю это, не в обиде я,
Знаком с условьями игры.
И свет горит в моей обители,
Как догадались - до поры.

Уходят лучшие и многие.
И растворяются во мгле.
И лишь одно скажу в итоге я:
Что жил когда-то на земле.
...

Было время: хватало еды:
Расстегаи, блины и котлеты.
А теперь: как до первой звезды:
Чисто всё, ничегошеньки нету.
 
Хоть бы щей, хоть бы хлеба кусок,
Хоть бы шмат застарелого сала,
Хоть кваску бы. Спаси тебя бог
От питанья какого попало.

Всё проходит, как ветер, как дождь,
Как скупое, не яркое лето.
Говорю я себе: ну и что ж.
Слава богу, за то и за это.
 
И за всё, что когда-то прошло,
И за всё, что не было - не будет.
Пусть кому-то всё это смешно,
За печали нас бог не осудит.

Наверно, не там мы родились,
Наверно, не в те времена.
На чьи-то посулы купились,
Приснилась нам чья-то вина.

Под осень дубы облетели,
И сбросила зубы десна.
И вьюги мели оголтело
И знали мы: это – хана.

И чёрного вестника ждали
Конь блед появился вдали
А где же красотка Наталья -
Прощенья прошу, Натали?

Мы верили худшим приметам -
Они наконец-то сбылись.
И малый, блатной и с приветом
В лицо хохотнул: это – жизнь.

Да, жизнь, - мы тебя принимаем,
Приветствуем звоном щита.
Поскольку не будет иная
Ведь маза держалась не та.

На пенсию уходят в шестьдесят.
Простые люди, вовсе не поэты.
А те, пока созвездия висят,
Пока не пушки, музы голосят,
За всё, что здесь случается, в ответе.

По ночам просыпаюсь, мне снится
То, что снится, конечно, не вам:
Пыль столетий на красных бойницах,
А вверху синева, синева.

И рокочут – гудят барабаны,
И окуталось дымом каре.
Где-то в Африке там, в Мавритании,
То ль весна, то ль война на дворе…

«Родина - мы говорим
С нежностью в голосе – родина»
Сладок отечество дым -
Всё это нами пройдено.

Где купол чужих небес
Затянут линялой синькой,
Я слышал с родины весть:
«Ты где потерялся, сынку?»

Всё бросив к тебе летел -
Не надо ни злата, ни ордена,
Я только к тебе хотел,
Моя дорогая родина.

Прошла уже вечность, Марина,
Как нас разлучила судьба.
Но спиртом залита кручина,
И нет уже больше тебя.

А может быть, есть - я не знаю.
Но знаю: не быть рандеву.
Но как же живёшь ты, родная?
И как я на свете живу?

Обидел друга - и не стало друга.
Ушла к другому верная жена.
Готов теперь - услуга за услугу -
Со всеми поквитаться я сполна.

Сто одиночеств не тяжеле встречи,
Полковнику не пишут восемь лет.
Ты далека, все прочие – далече.
Скорей, скорее дайте пистолет.

В закатной пыли облака крови,
Молчала отрешённо неба твердь.
Зачем ты говоришь мне о любви? -
Помимо жизни есть ещё и смерть.

И надо нам в успеть, не опоздать
На этот всешутейший карнавал.
Я падал и вставал, и так раз пять.
Но богом я клянусь - не опоздал.

И были наши жребии равны,
И были слитны наши голоса.
В небытия клепсидру плыли дни -
Людей напрасна вера в чудеса.

В распахнутых, как зало небесах
Роились пчелы - звёздочки земли.
И мы в тот вечер потеряли страх
И мужество сражаться обрели.

На улице дождик шпарвассер.
Шпарвассер на улице дождь.
И листьев наборная касса
Ветрами кидаема в дождь.

На подступах дальних уж осень.
Уж прочно забыта весна.
Кого и о чём же мы спросим
То ль спьяну, а то ли со сна?

И ветха надежды шубейка.
Подбита ветрами она.
Цена твоей грусти – копейка,
И грош - твоей правде цена.

Слава богу, есть у нас дом,
Слава богу, ещё мы живы.
Рубль теряя, копейку найдём.
Вот с такой философией вшивой

Мы на ярмарку вышли людей,
Где «на вынос» и лживость, и правда
Но среди миллиона идей
Ни одна нам – увы! - не по нраву.

Помнишь, раньше была тут сосна,
А левее немного – берёзка.
И была тогда жизни весна.
Ну, а если, а если серьезно

Упакуй чемодан барахлом
И оставь ты его на вокзале,
Где когда-то «мы тряпки берём» -,
Живописные пели татары.

А теперь никому не нужны
Ни тряпьё, ни былые татары.
Забываются нежность и сны,
Усыпленные вздохом гитары.

Как жаль: не была ты моею,
Моею как жаль не была.
Хотя бы могла, по идее,
Но очень недолго ждала.

Другой тебя сделал женою.
И матерью: ты извини.
Но жизнь хороша не длиною
А тем, как прожиты те дни,

В которые ангелы пели,
«Осанна гремела с небес»
И старые мрачные ели
Вонзалися в неба навес.

Под кожанкой тулово прячу,
В счастливую верю звезду.
А думает тех, кто иначе,
Я шлю откровенно в ****у.

Чтоб вас замудохали черти,
Что вам ни покрышки, ни дна.
Чтоб чёрная масть вам до смерти
Всегда выпадала одна.

Скажи притворившись любимой
И любящею, скажи:
«Я долго ждала тебя, Дима,
Встречала опалу в ножи.

И вот уж по берегу Леты,
Забыв о других берегах,
Не думая даже о смерти,
Брожу, от тебя в двух шагах.

На чёрной ромашке гадаю,
На чёрное солнце гляжу.
А кто ты? - я вовсе не знаю,
Кто ты? - никому не скажу.

Открылась дверца к топким берегам,
Заросшим зеленью мифического Стикса.
И к едкости привычный эпиграмм,
И с их отсутствием я как-то свыкся.

Пишу стихи, валяю дурака,
Идут вразнос порой душа и тело.
Подруге говорю: «Пока, пока»
И про себя: «Ты этого хотела» -,

Я добавляю. Дальше ничего.
Кругом сплошные точки и пробелы.
И в сердце грусть порой, опричь всего
Того, что мне до смерти надоело.

Но как-то выплываю из неё,
В какие-то придуманные страны.
Но сердце чутко: сразу узнаёт
Уже поднадоевшие обманы.

Я отмахнусь беспечно: ну и пусть,
Но шепчет побелевшими губами
Мне прошлое: «Я знаю наизусть,
Что никогда мы не были шутами».

И это ведомо. Прости - прощай
Все прошлое и здравствуй неизвестность.
Ты заслужила получить «на чай»
Уж коль не за заслуги, то за честность.

В суглинках былого копаясь,
Совсем не грущу о былом.
Приз вечный, непойманный заяц
В просторе степей удалом.

Снег белый, белей чем бумага,
На коей сейчас я пишу.
«Нужна ли поэту отвага,
Чтоб чувствовать времени шум?» -,

Спрошу я себя и отвечу:
«Конечно, отвага нужна,
Поскольку пытает нас вечность,
А вовсе не друг, не жена».

Не Морган – я, не Ротшильд и не Крез.
Христос воскрес! Воистину воскрес»

На канале «Культура» - музон
Мордобой на канале «Боец»
Значит, близится «Армагеддон»
Значит, скоро всем будет ****ец.

Надо как-то дожить до него.
Я - любитель большой катастроф.
Что получится там итого?
Что присудит нам бог Саваоф? -

Я гадаю. Любитель гадать
На ромашках весенних, звезде
Что же ждёт нас, едрёная мать?
Да, наверное, то, что везде.

Ничего в мире нового нет.
Все случилось когда-то уже.
Напишу – ка я лучше сонет
О простой человечьей душе.

Будет мыкаться в мире она.
Будет счастья и света искать.
Жить иначе она не вольна.
Как иначе? - едрёная мать.

Весьма талантливо дана головоломка:
«Так был иль не был всё-таки Шекспир?
Цветут сады или метёт позёмка,
Лачуга нищего или в палатах пир.

Иль гром сраженья, яростная схватка -
Всё выверено, точно под копир.
И всё-таки: нам знать бы для порядка:
Так был иль не был всё-таки Шекспир?

Я не читал Петрарки и Ронсара,
Камоэнса и Шелли не читал.
И для любви уже я слишком старый,
И в небо вознестись моя мечта.

О, нет, не ангел – я, но я - поэт надменный.
И сопричастник - я - полей зелёных, рощ.
И в некие высокие мгновенья
Я превращаюсь в благодатный дождь,

Во вьюги стон, земля - мои владенья,
И небеса – мне ведомый предел.
Но я уже забыл свои хотенья,
Осилить свои страсти не сумел.

Вызванивает дождь мелодию печали,
Литавры грома ранят тишину.
Но я уже не тот, что был в начале
И лучших своих песен не верну.

Я буду уходить во все свои пределы,
Я буду заполнять пространство тишины.
Я буду спать, оплаканный метелью,
И верить в эти радостные сны.

Невелики мои досуги,
Невелики мои заслуги.
Одно сплошное прозябанье,
Когда б не Таня.

Но Таня далеко, далече.
И нам совсем не светит встреча
И юмор есть в самообмане
Ах, эта Таня!

Мне шестьдесят. Не будет двести.
Осталось жить немного лет.
И речи нет уже об если,
И вовсе не сложилась песня.
И жизнь - сплошной кордебалет.

И не живу, а доживаю.
Молчком над близкими смеюсь,
И строки ямбом вышиваю,
И в сердце - рана ножевая
И вовсе неземная грусть.

Вы скажете: опять я плачусь.
У всех в запасе есть сюжет.
Ах, если, если бы иначе
И в золотом огне горячем
Не плавал милый силуэт.

Всё изменяется на свете,
А в сердце, сердце та же грусть.
И далеко уже не лето
И в том, что мною не воспето,
Есть то, судить что не берусь.

Пора закончить: снова лажа.
И блеск в горячей синеве.
Так тяжела моя поклажа,
Что сам я удивляюсь даже -
Хватило б аж на жизни две.

Чудеса в решете - да и только.
Чудеса в решете, чудеса.
Где-то чешка в печали и полька,
Чешет гребнем свои волоса.

Россиянка, да как вдруг заплачет,
В безысходной забьётся тоске,
О любви вспоминая горячей,
Перстень гладя златой на руке.

Все мы люди, подвержены стрессам,
И о чём есть поплакать любой,
Вспоминая былое, как песню
Отпуская в простор голубой.

Борща до четверга хватило,
А супа с рисом до субботы.
С роднёй мне явно пофартило:
Все обо мне полны заботы.

Несут по-киевски котлеты,
Несут самсу и чебуреки.
А я пущу слезу на это:
Вы - неплохие человеки.

Несите бешбармак и пудинг,
Пирог со сливами, изюмом.
Несите всё, несите, люди.
Поэт возвышенный, угрюмый,

От бога наделённый даром
Писать все то, что не претит вам,
Ах да, ещё, хотя он старый,
Владеет мощным аппетитом.

И пусть всё валится, как в прорву,
Всё катится к чертям, в геенну.
Но он свои напишет строфы,
Он их напишет непременно.

Коль не загнётся от печали.
Читай меж строк: недоеданья.
Чтоб песенки бодрей звучали,
Ему пришлите воз питанья.

Вы тем потешите Амура,
Вы тем потрафите Минерве.
Не будет он писать халтуру.
Трепать своим знакомым нервы.

Но ведь борща - до четверга лишь,
А супа с рисом - до субботы,
О том подумайте, товарищ:
Поэту тоже жрать охота.

И вы свою внесите лепту
В его высокое искусство.
И он, прожорливый, нелепый,
Споёт на польском и на русском.

Споёт, быть может, на английском,
Споёт, быть может, на немецком.
Несите снедь, несите виски.
Простой он, человек советский.

Он - полный нуль в кулинарии,
Но единица средь гурманов.
Поет о Тане и Марине,
Поет о Свете неустанно.

И будет петь почти до смерти,
Нести свое искусство в массы.
Поскольку он - прошу вас верьте! -
С рожденья обручён с Пегасом.

И он кричит: «Где носят черти
Вас всех с жульеном, пирогами? -
Ведь сил уж нет играть на флейте,
Свои разучивая гаммы.

Уж три часа я без ватрушек,
Почти полсуток без пельменей.
А музе стало очень скучно,
Она загнётся непременно.

Подайте бедному поэту,
Что только можете, родные.
Иначе будет муза в нетях.
Причиной этому одни вы.

Несите всё вы как на Пасху,
Авось всё скушает, не треснет.
А вы базлайте громогласно:
«Поэт воистину воскресе».

Все в мире сем неповторимо:
И зычный крик и тишина -
Когда б мы не были глухими,
Чьи б услыхали имена?

Зрю краски зим, и краски лета.
И пышный осени пурпур.
Творцу не возвращу билета.
Антракт, ребята, перекур.

Ничего толкового не скажет
Про любовь несбывшийся поэт.
Потому что всё на свете – лажа,
Ничего здесь стоящего нет.

Будет помнить вечер он туманный,
Ранние в ту осень холода.
И как герл с оленьими глазами
Прошептала гордо: «Никогда».

Вот и всё. А остальное – лажа.
Остального - хоть убейте – нет.
Ничего толкового не скажет
Про любовь несбывшийся поэт.

Зарисовка
Пыхтя гаваною, во фраке непременно
Уходят в смерть банкиры, бизнесмены.
К родной земле припав скулой небритой,
Уходят в смерть поэты и бандиты.

Скучны дела твои, о господи,
И беспросветны, аки мрак.
Но в этом запоздалом ропоте
Тебе не каюсь я – дурак.

В святое верю возвышение
И в то, что на круги своя
Вернётся всё, что по течению
Пустила заповедь твоя.

Но в честности клянуся, верности
Как некий армии солдат.
Что защищал страну от древности
До наших дней. - Вот так-то, брат.
...

А жизнь проходит, точно поезд
Идёт, колёсами стуча.
И никого не надо, то есть:
Ни адвоката, ни врача.

Живу на свете с удивлением,
Адепт весёлой суеты.
Ценю высокие мгновенья,
Неповторимые мечты.

А что-то всё же остаётся,
Когда уходит синева.
А если вовсе не поется
Всё ж есть заветные слова.

Которых не достать из глуби
И с тишиной не поверстать.
То есть поэзия – голуба -
Всего на этом свете мать.

Такими губками не делают минет,
Такими губками дают царям совет.

Из тысячи написанных стихов
Останется двенадцать или десять.
Вы можете потом меня повесить,
Но справиться с десяткой не легко.

В них кровь моя, в них плоть моя, в них боль,
Моей ушедшей жизни констатация
И потому они должны остаться.
Зовёте на правёж меня? Яволь.

Мне шестьдесят. Рукой подать до смерти,
До встречи с Богом. Что ему скажу?
А в то, что нет его, прошу: не верьте.
Не поклоняйтесь дьяволу, прошу.

Единственную жизнь на что потратил?
Одна сплошная ересь, ерунда.
Добро б талант, добро б ума палата,
Светила б путеводная звезда.

Но всё уйдёт снегами в половодье,
Как будто я на свете и не жил.
Как будто аду, раю не угоден.
И свой покой не честно заслужил.

Ничем я не обязан этой женщине,
Как бог на душу положил живу
Так почему о гадине, изменщице
В который раз я грежу наяву.

В который раз уже осенью и летом
Плывущие слежу я облака,
Невольно повторяя за поэтом:
«Печаль моя светла, печаль моя легка».

И ожиданье не сродни ли счастью,
Которого – увы! - на свете нет.
И мчится тройка белой самой масти
- При звоне шпор, при хрусте эполет.

И юного увижу я корнета,
Который едет к битве, на Кавказ.
В который раз вслед за весною лето,
И осень вслед уже в который раз.

Я – стар. Умру - меня проводят други,
И бешеные вьюги отпоют.
Скрипит возок, подтянуты подпруги,
И солнце в небе свой вершит маршрут.

Всё так знакомо, так всё неизменно,
Как в эти, и как в прошлые века.
Кто – адресат, кому благословенье:
«Печаль моя светла, печаль моя легка».

Всех звоном щита приветствуй,
Судьбу свою выбрав на бис.
Хочешь стихов – путешествуй,
Хочешь печали – влюбись.

Не ищи любви, не надо,
Хлеб признаний не кроши.
Нету здесь тебе награды,
Ты за это не взыщи.

Уходи, откинув косу
С гордо поднятой главой.
Не ко мне твои вопросы,
Твои страхи, твои слёзы
Никогда я не был твой.

Никогда твоим не буду.
Понимаешь, никогда.
Ты ведь тоже чьё-то чудо.
Пусть он шепчет: «Не забуду».
Есть забвения вода

Я не помню в Стиксе ль, в Лете ль
Пей же досыта, взахлеб.
Жизни нету, смерти нету,
И дождя косые плети
Остужают пусть твой лоб.

Пусть же в зорях знаменитых
Гаснет неба синева.
К морю шумному иди ты,
В неприступность скал иди ты,
Где забвенья есть трава.

Напои её отваром
Своё сердце допьяна.
Никогда не будешь старой,
И любовь пройдёт угаром.
И зачем нужна она?

Я - не Эйнштейн, не Бор и не Капица.
Балбес я несусветный и тупица

За что, скажите мне, Всевышний
Так любит в шоколаде вишни.

Умри - не придумаешь лучше:
Молчанье - есть главная речь.
Но всё упирается в случай,
Всё рубит поспешности меч.

А воды струятся в молчанье,
Молчит предрассветная тьма.
Ты вспомни свои обещанья,
И сыпь в тишины закрома.

А время немногого хочет,
Пространства подавно не жаль.
Возьми мою душу, мой отче,
И в лодке забвенья отчаль.

Чтоб снились забытые годы,
Рождалась чтоб в тигле звезда.
О вечном чтоб пели рапсоды
Хотя бы чуть-чуть, иногда.

Помимо отношенья власти скотского
К войны герою: чемодан - вокзал
Шикарный стих про Жукова у Бродского.
И лучшего никто не написал.

От Красноярска до Сахалина
Всем не хватает сахарина,
Нуги, мальвазии, тянучек
И женских разной масти сучек.
...

А ведь неплохо жили при Советах.
Работали и бани, и кино.
Но кажется, что кануло всё в Лету,
Но мнится мне: все было так давно.

А ведь неплохо жили при Советах.
Вся жизнь теперь сплошной аттракцион.
На выживаемость. Ты помнишь, Света,
Сердца как наши бились в унисон.

И жизнь тогда было сплошной карузо:
В ларьке был настоящий шоколад,
О партии мы петь могли от пуза,
Хоть в головах уж был сплошной разлад.

И вот всё рухнуло, империя пропала,
А от неё тогда дрожал весь мир.
От островов британских до Непала.
Пардон, я продаю, за что купил.

А вот сейчас бомжей полно, зарплата
Уходит на одежду и еду.
Мы были молоды и счастливы когда-то
В бог весть каком неведомом году.

Кончая стих, зарёванный сижу я.
Что слёзы! – грусть и мокрая вода.
Я думаю: мы жили, как буржуи.
Хотя бы капельку, хотя бы иногда.

Кто-то борется за правду - за тебя.
И бросается под танки - за тебя.
Как же ты, свою страну, народ любя,
Позволяешь, чтобы жили за тебя?

Размышления у непарадного места
Сквозняк в сортире из щелей ядрён,
Сижу орлом над смрадной тёмной бездной,
Которую не вычерпать ведром,
Которую и черпать бесполезно.

И служит что прообразом вещей
Почти что всех, сказать точнее, многих.
За эти мысли гнать меня взашей,
И кто-то там выходит на дорогу,

Которая кремниста и блестит,
Звезда с звездой заводит разговоры.
И, думая, как классик наш велик,
К обычным мыслям перешел я скоро.

Что ветрено, настали холода,
Ноябрь уже жестокий на пороге.
Что чернота исчезнет без следа,
Что первый снег, наверное, в дороге.

И вот уже мороза эксклюзив:
Блестящий лёд на лужах неглубоких.
И с непривычки жирный гусь скользит,
Белея, точно парус одинокий.

Нелюбимая работа,
Нелюбимая жена.
Стало грустно отчего-то -
Мера быть всему должна.

Любят даже Фальк с Монэ
Полный денег портмоне.

Кобелирующа личность
Всегда должна иметь наличность:
Рестораны и отели … -
Ну, а вы - то как хотели?

Жесты висят в оттаявшем мороке тьмы
Но их – космонавты! - совсем не чувствуем мы.

Куда-то в лету с нами плывёт тишина.
Но эта песня забытых времён не страшна.

Висит как оттиск уже ушедшего Пан,
И похоть липнет к гетер афинским телам.

Чему-то смеются Аспазия, Фрина, Сафо…
Из тьмы проявляются груди, глаза и живот.

И уплывают всё в ту же извечную тьму.
Какие сейчас времена? Кто мы? Кто они - не пойму.

И, видимо, этого мне уже не понять никогда.
И жути полная ледяная Леты и Стикса вода.

«Все будет тип-топ» -, она мне сказала.
И ушла по свежей пороше – топ – топ.
И только гроздья рябины - каплями крови алой
И только снег с деревьев на земле - хлоп – хлоп.

Зима в этом году пришла слишком поздно.
Из кокона осени - бабочкой белой зима.
И наклонялась к земле ночные огромные звезды,
Цепные собаки сходили злости с ума.

Хочу нащупать я разрыв контакта
- Контуженый столетием связист -
И из «вчера» прорваться сразу в «завтра».
Но снег метёт, и вечер дик и мглист.

И под рукою тоненькая жилка
Струится между пальцев в никуда.
И где-то в сердце лопнула пружинка,
И где-то в небе вспыхнула звезда.