Благословенный труд. Сенокос

Валентина Ивановна Урюкина
 
Ночь распахнёт стальные занавески,
Проснётся солнце нежное вдали, -
И милы мне родные перелески
И листья подорожника в пыли.

Стук-стук, вжик-вжик слышно на лужайке возле дома – это отец косу «налаживает», к покосу готовится. Отбивает молотком, наводит точильным камнем остроту лезвия. Делает неторопливо, но основательно, мастерство видно в каждом его движении. Иногда какая-нибудь из соседок его просит: «Иван Николаич, поточи нам косу, мой-то так не умеет», - и отец соглашается. Наутро рассвет только-только забрезжил, а косцы  без лишних разговоров уже в путь отправляются. На плече коса, узелок с едой и обязательно оселок, чтобы косу во время работы «править». Каждый хозяин  хочет первым пойти на заготовку сена, чтобы место выбрать поровнее, траву посочнее да погуще. А последним-то елозить возле деревов и кочек, где и косой-то не размахнуться, И будут потом по клочку укос собирать.
Через день-два и мы, остальные члены семьи (я, старшие братья и сестра, мать), идём рядки с сеном переворачивать для просушки, потом будем копнить, а отец дальше косит. Отведёт косу чуть назад да потом  играючи по окаёмку травника пустит, шаг вперёд тут же делает. В его сильных руках коса поёт, с каждым взмахом скошенная трава послушно ложится в ровные рядки, обдавая запахом и соком. Работа спорится. Так шаг за шагом и выкашивает лужайку. Со стороны глядеть – ему не трудно. Да только спустя некоторое время на лице отца выступает испарина, а по его спине стекают ручейки. И его просторная  рубаха с длинными рукавами (чтобы не обгореть на солнце) при подсыхании покрывается белой коркой от солёного пота. Отец заматывает лоб тряпицей, чтобы не лилось в глаза, и продолжает вести полосу дальше, оставляя за собой стерню. Порой  жгучее солнышко, как бы жалея косцов, пряталось за облачко, ветерок обдувал их горячие тела, а земля давала прохладу и восстанавливала силы. Иногда отцу  помогали сыновья Виктор и Владимир, братья-двойняшки. А если их не было дома – в ряд за отцом вставала мать, Прасковья Лукьяновна. «Поберегись, а то пятки подрежу!» - подначивала она отца. «Ну-ко, поглядим», - отвечал отец. Прокос у неё получался не такой широкий. Хрупкое тело матери раскачивалось из стороны в сторону, словно маятник домашних настенных часов, лицо её быстро становилось малиново-бордовым, но она упорно стремилась догнать отца. Взмах-шаг, взмах-шаг. Волосы из-под платка выбиваются. Мать приостанавливается, повязывает по новой  платок, отирает пот с лица.  Её коса, снова врезаясь в зелень, звенит в такт: нуж- но, нуж-но!
Ей, конечно, было тяжелей всех: сколько ещё домашней работы надо переделать по приходу домой. И когда семья уже укладывалась спать, а она, уставшая донельзя, всё управлялась с делами. Наконец-то она добиралась до постели, отяжелевшая голова опускалась на подушку. Руки и ноги её подрагивали, не могли сразу отойти от напряжённой работы, глаза закрывались, и она как бы проваливалась в неспокойный сон. Раскинь, ноченька, великой труженице звёздный полог для отдохновения. Ведь ей же и вставать первой…
Вроде и не спала, а петух уже крыльями захлопал, настраивает надтреснутый голосок на гимн новому дню. Вслед корова привязью позвякивает – пора кормить и доить.  Послышались  гортанные гусиные выкрики. В эту волну вливались всё новые и новые звуки. Как тут улежать? Вот уже и у соседей двери захлопали, а скоро и пастух погонит стадо на выгон. И сегодня сено домой свезти надо пока душистое да сухое. А то погожие деньки пролетят как птицы – худо всем будет. И труд немалый пропадёт, и сенцо погниёт, а чем скотинку зимой кормить? Летняя работа на надрыв - от зари до темна, только успевай поворачиваться…. За сеном едем на совхозной лошадёнке. Укладываем воз, утягиваем верёвкой и бастрыком. «Трогай»,- подаёт голос отец. Младшие на возу, а взрослые часто пешком, берегли животинку, подсобляли вывезти на взгорок, подбодряли криками: «Давай, давай, родимая, еще чуть-чуть, скоро отдохнёшь». Уже приближались к расшатанному мостику через лощину оврага, завиднелись дома, как пахнуло резко свежим ветерком, а небо стало затягиваться серыми тучами. Как ни устали, а шагу все прибавили. «Шевелись, давай!» - в воздухе просвистел кнут, и лошадёнка пошла рысью. На поляне возле хлева, распустив верёвки и подвернув телегу, свалили сено прямо вместе с детьми. И закипела другая работа: стали делать стожок. Отец главный, мы слушаем его команду. Подаем легкие пласты сена вилами, очёсываем по бокам граблями, с опаской поглядывая на нависшие тучи, а отец плотно утаптывает середину стожка, выводит углы, сужает верх и накрывает брезентом, чтобы дожди и снег внутрь не прошли. Работа спорилась, к сумеркам завершили укладку. Духовитое сено перебивало запах навоза и тележного дёгтя. Подшучивая друг над другом, собирали остатки сена с поляны, ставили инвентарь на место, довольно поглядывая на стожок. Всем  было хорошо и спокойно – ведь работу какую сделали!