Эпилог
Осенняя грусть расставаний
под золото красит листву.
Прозрачность стоит расстояний,
стремится она в синеву,
где звезды мерцают с рассветом,
идем мы по строчкам с Поэтом
не спорим, – ведем разговор,
пылает зарею наш взор,
и грусть отступает куда-то,
уносится в даль торжества,
со звонами льется листва,
и снова звезда в час заката
взлетает, спеша в небеса,
и капает с листьев роса.
Такой безнадежно усталый
пейзаж за оконным стеклом,
и снег почерневший и талый,
и облачность странно гуськом
плывет, задеваючи крыши.
Напомнить, конечно, нелишне, –
живем соответственно грез,
шипы принимаем без роз,
и снова идем по безволью
за город студеной весны,
сутулятся где две сосны,
довольные пакостной ролью –
скрипеть под ветрами в ночи,
ловить на иголки лучи.
Чужая беда, осторожно
поведаю вам я, друзья.
Да разве такое возможно?
Неужто иначе нельзя?! -
Себе задаю я вопросы –
срываются, словно с откоса.
Вникая в печальную суть,
ищу в одиночестве путь
нехоженый подлостью синей,
степенством означенных дней,
где лира на службе вождей
себя возомнила графиней,
оставила след на волне,
довольна собою вполне.
Духовная слякоть, поверьте,
любого страшнее врага,
подобна мучительной смерти,
она разъедает сердца
и вас опускает, в колодец
уныния; падает совесть,
встает онеменья стена.
Во всем виновата она,
духовная слякоть России.
Идущую к финишу грёз
мне жалко Россию до слез.
И смерть-то ее некрасива –
кровавые льются дожди,
в тупик нас заводят вожди.
Становится грустью осенней,
ветрами подхваченный лист,
моею становится тенью
поющий в степи гармонист –
гуляющий ветер наитий,
не рвущий подобие нитей,
летящих в простор паутин.
И только прохожий один
не понял той участи счастья –
подняться в осенний рассвет,
препятствий где более нет,
с собою чтоб вновь посчитаться
и крикнуть с досадой: “Адью!”,
не глядя, в пустую зарю.
И вновь удалиться на берег
сомнений озерной глуши,
где каждому слову поверят
мои состоянья Души.
И ветер промозглый – повеса,
гуляя, уходит из леса,
летит по степи несвобод.
Любуется дикий народ,
и песню слагает охотник
до всяческих там выкрутас.
И слышится снова отказ,
уходит как будто бы скотник –
пустеет осиновый лес,
стихает в ветвях интерес.
Гуляет пьянчужка Россия,
Гремит ресторанная грусть.
Нелепая вроде картина
и даже предвзятая пусть
на выставке новых течений,
моих и твоих обличений
гремит погремушками суть.
Ах, друг, ты не нас обессудь
а их – баснословно богатых,
стоящих опять у руля
погибшего в шторм корабля,
а был я опять на подхвате,
держал одиозный штурвал
и им во всю прыть шуровал.
2003г.