– Друг мой, враг мой?
Смотри: как, безмолвно потеряны, листья крУжат и падают тенью невольною, кутая ночь.
Ни тоски притяжений, ни горя, отчаянья – видят сны, чутко спят; верно падают без конца
в омут глади "невозвращённых". Вот последний, наверное. Мне б помочь
этот жертвенный шрам приживить?
Не изгладить, увы, не задев позвонка, венца.
Память?
Плакалось о непрочном, напрасном – да, в сущности, не своём...
Вера?
Думалось о важнейшем. Хил, жалок, в цепком корне – обманчив до вскрика кривой финал.
Оттого ли разорваны корни – столетия-вязи, враставшие в тихий дом,
оттого ли дремуч, неуклюже-нескладен, затейливо тесен, несносно мал
дом двоим?
В лог – вместимы лишь годы неверности. Боле слышать сей сущего яда плод
моей меры не хватит: ни всходам, ни солнцу – как спасу, знамению – гиблое возрастить
в непогодах. Безудержно суетно, сОлоно, горестно "немилосердие" непогод.
Биты чаши чарующих амфор – толку, право, в них не было издревле.
Ветхое, уж прости.
Нет ни слова Волшебного, воли стремительной. Шатко, ветрено. Прочее отболит,
где очаг этой веще-невидимой хвори – терпимее злобы. Всуе жгучее – пусть не в счёт.
В неба плавном свечении – кровь – лазурно-белейшая, с зыбких высей по венам моим течёт.
Спит мой город, когда-то излюбленный, названный Раем. Теперь лишь терновый вид.
Странно, тягостно... Ветви гнетущего мне же негоже с врачующим, редкостным древом венчать.
Поздней осенью сырость да холод могильный пронзает повсюду: снаружи, внутри, насквозь.
Я иду в тёмный дом, без окОн, впредь дверей отскрипевших – забытый, затем – начать...
от начала начал.
– Не встречай меня – ни во зло, ни на милость; в путях своих доблестных (клятвой) ввек меня не встречай!
Ибо после – как чудо – я выживу. Силюсь! Лоно тени отброшу. Дарю, бери!
Дождь отмолит, омоет остроги, покровы – сольётся в единое, древнее, вечности чёткий круг.
Я однажды была тебе ближе всех прочих, иных.
– Кем намеренно послана верой верной тебе служить?, –
ты ответь мне правдиво, без злости, обиды, тревоги, надменно-недрогнувшей маски, мой враг, мой друг?
Не к лицу мне – цвета всех нетканых убранств и обличий: слишком лЕстна, нескрОмна, не в меру, великих честь.
Дюже ново-сплетённое кружевом платье (да, нежности) склАдно... а в пору ли? Хладен воск –
срок стекающий в стенах. ДомА, своды, Храмы – дворцовые мощи былого прекрасней здесь.
Я пройду незаметно, поодаль, чуть рядом... чужою отныне, кому-то желанной наградой.
Учтиво. Вскользь.
Моя повесть звучит... будто строгая поступь вершителя судеб.
Не слышь её... Тщщ... молчи!
Знать бы, радужно-красочный бал листопадный кому-то сейчас, обречённо, всем видом напомнит порок и месть.
Моя повесть длинней, пока жизни седая обитель, стирая убого-некрытое, слаженно строит Чин.
Есть три сотни, четыре, хоть тысяча сто причин – отогреть бы ладонь в ночИ,
где Воскресшие, словно бесть* – в птицах, бабочках, нимфах, в шаге зримом – витке лучин.
Не смотри в это небо: я – слово, мгновение, память, вера – бессменный Лик.
Ибо в каждом мгновенном – щит!
«Я есмь!»
* бестия (изм.)
© Кайгородова Светлана
/ iiijiii В Конце Тоннеля. 2023 /