Полуторка катит в ухабах, военное время бежит,
Природа, что осень на бабах, вповалку без грима лежит,
От взрыва до взрыва под эхо родимая справно пошла,
Как после бы спела нам Пьеха – сто градусов и от угла.
А мы керосинчику капнем – и трогай, родная, вперед,
Когда наступаешь на грабли, неважно, кто больше орет.
Внутри горячо до озноба, не хочется песни орать
О том, что заждалась зазноба, а мы уезжаем на рать.
А там – доберемся ли, нет ли, не ведает бог очага,
Пространство свивается в петли, а время – как образ врага.
А мимо проселка осины, березы и прочая хрень,
И запах паленой резины, дымы от былых деревень.
Мой дед на отчизну вернется, не станет рассказывать о…
И время клубочком свернется, коснется, что было давно.
* * *
Нарисуйте мне Гуляй-Поле, от казаков до Махно близко,
Если Черный Передел – воля, из какого мне упасть списка?
Нарисуйте мне дорог веер, вдоль тачаночки стригут колос,
Почему, хотя у нас север, черноземом на Сиваш – голос?
Под Парижем Лонжюмо – хуже, на Виши природа льнет Паном,
Почему же сквозь свои стужи возвращаемся к былым ранам?
То ли подвиг был разбит в клочья, то ли доблесть, промахнув целью,
Покрывала целый край ночью, выкипали на траву зелья,
А мелодия – «казак ехал», а тачаночка стучит точки,
А потом во все луга эхо, и на север поплывешь в бочке.
Нарисуй среди станиц пыльных, как мечтатели легли рядом,
Ни разбойников, ни жен ссыльных, только яблони в клочках сада.