Снаряжая меня в дорогу,
надевая доспехи на мою голую душу,
они говорили:
«Вот тебе цыганские космы и шоколадные глаза,
вот ресницы – такие, чтобы не верили, что свои,
вот тебе руки змеиные и ноги из янтаря,
вот тебе грудь, которая ляжет в теплую горсть не любому –
пуще всякого приворотного,
вот тебе запах, которого никто не забудет…»
Послушно надевала.
Все терло и ранило, все было неудобно и горячо.
Надо было (вопреки и во имя) доказывать теперь на земле,
что они все мне родня – эти пернатые…
Надо было выбирать себе острые туфли
и узкие лифы,
носить кружева и к запаху своему подмешивать
антикварное чертово золото –
чтобы никто не забыл…
Но, даже пьяная властью и немощью, не забывала:
пришла врачевать, а не ранить.
И скальпели моих ресниц –
до неба.