Топорщится день, не мирясь с календарным разладом,
не хочет бесследно исчезнуть в ночной темноте.
Но всё решено, и как символ грядущей расплаты
скукоженный лист обречённо плывёт по воде.
Вкус жизни прогорклый, а темп подозрительно рваный.
Дела от намерений как никогда далеки.
Туманы в душе. И на всех перекрёстках туманы,
сгустившиеся до мельчайших молекул тоски.
До звёзд простирается грустная эта картина,
в основе её первозданно сквозит пустота.
Несчастные дети упадка, тумана и дыма,
мы мчимся куда-то, но не понимаем куда.
В потоке бессмыслицы, как в океане безбрежном,
где дням суждено порастать неизбежным быльём,
мы ищем беспамятства, но не находим, конечно,
и каждую мелочь фиксируем в сердце своём.
Закон выживания вывернул нас наизнанку,
закон совершенства погнал на другую ступень.
Мы тянем послушно судьбы невесёлую лямку,
взирая на век, на котором топорщится день.
Иной ход вещей невозможен и даже немыслим,
а если и мыслим, то больно уж он неуклюж.
И вместо расплат, миллионы скукоженных листьев,
а вместо людей, миллионы потерянных душ.