Солнце жгло безразлично, уже вполнакала,
блёстки дня отдавая лазурной пустыне.
Две судьбы забряцали в глухом Элевсине,
Персефоны и Дита, как чаши кимвала.
Знаешь, девушка больше всего горевала
не о жизни, о чести, поруганной ныне,
но о том, что цветы луговые в корзине
пропадут, а она их полдня собирала.
Так душа, уступая в бою одиноком,
под вечерней луной, отрешённо седою,
словно рысьим клыком, раздираема роком,
кровенится, хрипит умирающей серной,
а твой ум заслоняется малой бедою,
как прозрачным щитом, от беды непомерной.