На рабфаке начались вводные занятия. Они продлились несколько дней, не больше недели, я их даже не запомнил. Зато на переменах, когда курили, перезнакомились все. Меня сразу привлёк один человек. В нём (по разговорам) чувствовались серьезность в перемешку с искромётным юмором, вдумчивое, даже философское отношение к жизни и искусству и умение трудиться. Когда познакомились ближе, это впечатление усилилось. Вскоре мы сдружились. Даже на занятиях впервые я интуитивно сел с ним за один стол. Володя Герцен был уже известным и уважаемым в художественных кругах мастером. Его работы я уже несколько раз встречал на выставках. Они привлекали кропотливой сделанностью, вдумчивой композицией и чётким рисунком. На вопрос, для чего он поступает в институт, когда и так известен в Караганде и довольно давно выставляется, ответил, что хочет вступить в Союз Художников и для этого не хватает самой малости -- специального образования.
-- Год назад поступал, завалили на экзаменах, пока добрые люди не подсказали про рабфак. Ну, теперь то уж точно... Лишний год, правда, придётся учиться.
-- А здесь не завалят? -- спрашиваю.
-- Исключено. Если только на экзамены не придёшь и контрольные сдавать не будешь. Ну, ты же будешь?
-- Конечно.
-- Ну и мне другого выхода нет.
После занятий поехали к нему в мастерскую. Она находилась в подвальных помещениях гостиницы "Караганда", там же находились ещё несколько мастерских других художников. Комната у Володи была не очень большая (15 - 20 кв. м.) с дощатыми неокрашенными полами, средних размеров старый (тоже некрашеный) стол, вдоль стен стеллажи с работами и рамами, множество книг и монографий, электроплитка, чайник, небольшая полка с посудой, вазы с кистями, карандашами и перьевыми ручками, пузырьки туши, под потолком небольшое узкое окно, в качестве декора где-то развешаны засушенные рыбины (трофеи рыбалки) и по полкам расставлены добытые с друзьями геологами агаты, яшма, горный хрусталь, на стенах и дверях красовались затейливые надписи, оставленные гостями (например, такая: "Я сегодня бросил пить и сразу хорошо себя почувствовал."). Иногда в мастерской проживали посторонние дикие жители -- черепаха или ёжик. Одним словом -- творческое пространство было обжито давно и основательно.
Я часто после ночной смены в типографии заходил к нему в мастерскую напитаться духом творчества. Сначала пили чай, общались на разные темы, в основном связанные с творчеством, литературой (он писал не только картины, ещё и рассказы), потом я попросил разрешения понаблюдать, как он работает. Тогда он больше рисовал графические работы, исполненные тоненьким чертёжным пёрышком, где-то размытые тушью и посыпанные крупными кристалликами соли, они растаивали в туши и придавали интересную космическую фактуру. Работал он по принципу аналитического искусства, создателем и идейным вдохновителем которого был советский художник Павел Филонов. Основная идея аналитического направления "искусство -- в массы" заключала в себе "постановку на сделанность", а далее работа с "полным напряжением ума и сердца над каждым атомом картины". Володя твёрдой рукой работал вдохновенно и кропотливо, иногда поворачивая планшет в разные стороны, сверяя композицию. Я молча восхищался, стараясь не произносить ни звука, пока бессонная ночь в типографии и усталость не начинали клонить в сон. Тогда мы прощались и я уезжал домой отсыпаться.
Прошло месяца четыре - пять. Написанные контрольные работы были сданы и мы готовились к зимней сессии в институте. Я брал на работе освобождение и недели две мы ходили на лекции, готовились и сдавали экзамены. В большой перерыв между занятиями ходили в студенческую столовую обедать. Володя, когда не было заработка, брал какой-нибудь гарнир и салат, когда я пытался на свои деньги взять ему котлету или гуляш, отказывался. Вообще он привык к аскетическому образу жизни и редко себя баловал чем-нибудь мясным или вкусным. В худфонде ему изредка доставалась какая-нибудь работа, в основном распределялась между членами Союза Художников, заработки были небольшие и случайные.
У меня же, напротив, дела на работе шли хорошо. По пятому разряду печатника заработок был неплохой. Пока шла сессия, на занятия в студию я прекращал ходить, а в обычные дни мы продолжали заниматься и, надо отдать должное Анатолию Алексеевичу, черпали на занятиях гораздо больше, чем в институте, поскольку Анатолий Алексеевич сам писал творческие работы, а преподаватели в институте больше были заняты преподаванием, на творчество сил и времени, как правило, уже не хватало. Да и жизнь у них, как бы, уже сложилась, был твёрдый заработок и такие же обязанности.
Анатолий Алексеевич был доволен нами, большинство старших студийцев уже учились по специальности, значит, всё было не зря. К тому же подрастала новая смена и некоторые его ученики подавали очень даже неплохие надежды.
Наконец-то и я успешно сдал экзамены на рабфаке. Практически весь рабфак был зачислен вне конкурса на первый курс института. Все мы поступили на заочное отделение. Нам раздали задания, темы контрольных работ и мы стали готовиться к первой сессии. У меня потекли обычные будни: работа в ночную смену в типографии, подработка художником, дом, семья, занятия в студии, работа над контрольными и чтение книг. Примерно раз в неделю или две я заходил в мастерскую к Володе. Он вдохновлял своей работоспособностью, часто давал что-то почитать и я иногда стал тоже писать... стихи.
Ещё на работе на комбинате "Стройпластмасс" мне попалась под руку книга не помню какого уже автора "Как писать стихи". Я прочитал, понял что-то о ритмах, размерах и рифмах, вся эта информация вертелась в моей голове и однажды, когда родился мой первенец, на радостях выстрелила. Я прямо на работе написал супруге в роддом стихотворение. Женщины-художницы, с которыми я работал, одобрили его. А через какое-то время, когда их пригласили на прежнее место работы на день рождения их бывшего начальника, попросили меня написать ему поздравительное стихотворение. Я не знал этого человека. Они немного рассказали о нём и только тогда я попробовал написать ещё. Это было второе стихотворение. Ирина и Лариса остались довольны. Потом ещё несколько раз практиковался писать ко всяким событиям, праздникам, дням рождения и юбилеям знакомых и родственников и всегда все были рады. Но со временем меня перестали устраивать такие стихи, к тому же тогда я увлекался поэзией Есенина, Цветаевой и многих других поэтов и понял, что мои вирши на поэзию не тянут и забросил писать. Однако, уже работая в типографии, опять продолжил, но теперь меня чаще вдохновляли пейзажи за окном автобуса или прочитанные книги. А, попав после аварии в больницу и начитавшись Пушкина, даже письмо брату написал столбиком и в рифму. Но всё это было не то и не так, как хотелось. Я это чувствовал, разочаровывался и снова бросал писать, но спустя какое-то время опять возвращался к стихам.
Вскоре в нашей семье родился второй сынок, мне пришлось больше времени проводить на дополнительной работе художником, практически всё время тратилось на работу, учёбу и семью, в изостудию стал ездить намного реже, но заниматься по возможности всё же продолжал.
Как-то уже на третьем курсе на какой-то из сессий нам дали задание приготовить эскиз батика (роспись по ткани). Я нарисовал стилизованного под роспись декоративного петуха. Володя глянул на эскиз и сказал:
-- Может получиться хорошая авторская работа из этого эскиза. Возьми самый большой лист торшона (очень качественная фактурная бумага для акварели), натяни на планшет и работай, отталкиваясь от этого эскиза. Рисунок, увеличиваясь, понемногу сам уточнится, дополнится деталями и работай потом красками во всю силу.
Володя видел, что я пытаюсь иногда работать в технике, похожей на его, и подсказывал, как приступать к работе. А его технику и манеру я давно приглядел на выставках ещё года за два-три до знакомства с ним.
Действительно, увеличившись, рисунок ожил, обрастая деталями. Я попытался вложить в него какой-то образ. Как-то сразу вспомнилась служба в армии и некоторый тип заносчивых, петушащихся служивых, готовых по головам пойти ради мимолётной выгоды или славы.
Метод аналитического искусства отличался от классического рисования тем, что при этом методе рисование производилось не от общего к частному, а наоборот -- от частного к общему. Например, в пёстром хвосте петуха находилось одно перо голубоватое, другое с зеленоватым оттенком, третье с бурыми или тёмно зелёными переливами. Я начал живопись с голубого пера и различной длины разноцветными геометрическими фигурками -- прямоугольниками или вытянутыми треугольниками стал расписывать его. Причём каждая фигурка, стоящая рядом с другой могла и контрастировать с соседней по цвету, но в целом это перо всё равно считывалось, как голубое, хотя отдельные прямоугольные пятна могли быть и совсем далеки от голубого цвета (красные, оранжевые). И выполнялось это перо цельным и законченным, так же в ходе работы детально проработанным. Потом бралось какое либо пятно фона или гребешок на голове петуха и уже эта часть мозаики выполнялась не только другим цветом, но и совершенно другой геометрической фактурой. Постепенно работа прорастала , как кристаллы, собиралась в узлы, переплетаясь с фоном, где тоже иногда происходили какие-то сюжетные линии образа. Меня так увлекла эта картина, что я использовал каждый свободный час. Пойдёт жена с ребёнком на прогулку -- я за кисти, они приходят с прогулки, я всё убираю. И всё одно работа продвигалась очень медленно. Жизнь постоянно вносила свои коррективы. Работа над картиной растянулась на неопределённый срок и когда я смогу её закончить я не мог знать. Семья, работа, учёба, дополнительная работа, занятия в изостудии, всё это занимало огромное количество времени. А тут ещё и творчество, да такое... специфическое, долгоиграющее (бывало, пятно с пятикопеечную монету мог расписывать час или полтора). А иногда работа стояла месяцами и даже годами в зависимости от жизненных обстоятельств. Когда жизнь не позволяла заниматься живописью, а творческий зуд не давал покоя, я переходил на стихи, всегда чувствуя, что полноценной жизнь кажется только тогда, когда что-то творю.
Володя закончил третий курс, сдал экзамены, вступил с неоконченным высшим образованием в Союз Художников и забрал документы из института. Больше институт ему ничего не мог дать. Дальше я доучивался без него, но продолжал наведываться в его мастерскую. Друзьями мы остались до сих пор и иногда встречаемся. Конечно, намного реже, чем в молодости. Но каждая встреча остаётся в памяти надолго и греет сердце.
Жизнь стала стремительно меняться с приходом политической перестройки и далеко не в лучшую сторону. Стало намного труднее выживать, особенно тем, кто не работает: инвалидам, пенсионерам. Цены на продукты стали расти, как на дрожжах, а пенсий и пособий на эти продукты катастрофически не хватало. Анатолий Алексеевич, сам инвалид, это остро почувствовал. Он в течении жизни никогда не прекращал общаться и с другими инвалидами. А так, как наш учитель всегда был человеком активным, деятельным и очень уважаемым в их среде, инвалиды чаще стали звонить ему, обращаясь за житейским советом.
Как-то в очередной раз я приехал в изостудию. Анатолий Алексеевич поделился, что на общем собрании инвалидов Советского района его выбрали председателем общества. А раз уж выбрали, то он начал действовать. В первую очередь нужно было помещение для общества. У него уже был опыт общения с местными властями, когда он выбивал помещение под изостудию. Помнится по его рассказам, что первое время инвалидов временно пускали на собрания в какие-то залы для решения общих задач, но своего помещения у инвалидов не было, что доставляло им много дополнительных хлопот. Не помню уже каким образом, но власти отдали ещё одну квартиру на той же площадке, где была квартира Анатолия Алексеевича и изостудия.
С развалом Советского Союза и отделением от него Союзных республик экономика стремительно разваливалась. Бывшие Советские страны переходили на капиталистические рельсы. Тут и там стали открываться всякие кооперативы и частные предприятия. Анатолий Алексеевич посоветовал нам, бывшим студийцам, открыть при обществе инвалидов хозрасчётную художественную бригаду. Я уволился с машзавода, где подрабатывал художником, и после ночной смены в типографии стал работать в этой бригаде. Бригадиром у нас был Олег Леонтьев. Он поработал в какой-то строительно-художественной организации, научился имитировать поверхности под дерево, мрамор и другие материалы и нашёл заказ в шахтёрском общежитии. Частично там были и строительно-отделочные работы, Олег умел шпатлевать, а Бауржан и я в основном работали с красками: делали имитации и росписи. Я тогда тоже немного научился шпатлевать, что впоследствии мне очень пригодилось. Закончив этот объект и неплохо подзаработав, принялись за оформление неприглядного угла под лестницей в фойе детского сада. В общем, дело с художественной бригадой пошло.
У меня подходило время готовиться к защите диплома в институте. Бауржан уже года три назад закончил этот институт и работал спокойно и размеренно. Олег тоже уже закончил Политех и не был обременён другими заботами. Поэтому большая часть работы ложилась на их плечи.
Темой моего дипломного проекта был "Экслибрис -- книжный знак." Помимо текста мне нужно было изготовить ещё и сами экслибрисы в техниках линогравюры и офорта. Работать в бригаде пришлось через день. Другой посвятил экслибрисам. Как тогда всё успевал -- ума не приложу? Напряжение было ужасным. Нужно было с одной из работ заканчивать. В типографии, хоть и был уже шестой разряд печатника и стабильный заработок, было старое и "больное" оборудование. Станки бесконечно ломались, наладчики не справлялись, многие рассчитывались из-за этого, приходилось часто задерживаться, эта нервотрёпка убивала. В художественной бригаде наоборот всё складывалось удачно. И тут подошло время уходить на последнюю сессию для защиты диплома. Днём я работал в бригаде, а вечерами резал линогравюры и, достав цинковые пластины и асфальтовую грунтовку, процарапывал рисунок для офорта. Володя Герцен подсказал у кого из художников есть печатный станок для гравюр и я договорился в выходные дни в одной мастерской напечатать свои экслибрисы. В общем и целом всё получилось и дипломный проект был благополучно сдан и защищён. После последней сессии я уволился из типографии и стал полноценно работать в художественной бригаде. Закончив оформление в детском саду, мы нашли заказ на три росписи в детском санатории "Берёзка".
За неделю я нашёл подходящую тему, сделал эскизы росписей в одном стиле и заведующая санаторием их утвердила. В следующем месяце мы должны были приступать к росписям. А обстановка в республике всё ухудшалась.
Пока было окно, Бауржан уехал к родственникам в посёлок и привёз оттуда цветного стекла. Где уж он раздобыл его, история умалчивает. Но с этого стекла и фанеры мы, разработав эскизы светильников, стали делать партию опытных образцов. Сделали и удачно продали. Поставили дело на поток, подключили умельцев инвалидов. Они выпиливали заготовки из фанеры, мы шлифовали, собирали и лакировали готовые экспонаты, вставляли цветные стекла и развозили по магазинам. Там они удачно продавались, мы расплачивались с инвалидами и готовили новые партии светильников. Подошло время приступать к росписям. Но, приехав в назначенное время в санаторий, расстроенная заведующая огорчила и нас, отказавшись от наших услуг. За месяц обстановка в республике настолько ухудшилась, что ей нечем было платить своим санитаркам и медсёстрам. Куда уж тут до художеств?
Поскольку ничего не оставалось делать, новых заказов мы не нашли, продолжили изготавливать светильники. Они распродавались хорошо, потому что деньги обесценивались, началась девальвация рубля и рабочей шахтёрской Караганде (после череды забастовок и митингов), получавшей зарплату уже в сотнях тысяч и даже миллионах рулей, невыгодно было хранить её в деньгах. Горожане её тратили на различные товары и продукты. Торговля процветала, а разваливающиеся производства скупались частниками. Но и деньги уже совсем обесценились, на предприятиях с рабочими стали рассчитываться вместо денег чеками, которые также мгновенно тратились на товары. Продукты стали закупать впрок, потому что цены росли ежедневно. На этом фоне и наши светильники разбирались с прилавков хозтоваров, но вот беда, у магазинов не стало хватать наличных денег на расплату с поставщиками, поскольку покупатели обычно рассчитывались чеками. Своего счёта в банке у нас не было и мы остались без средств существования.
На работу куда-либо устроиться было тяжело. Пару месяцев как-то протянули, в основном помогали тёща с тестем. Я ужасно тяготился долгами и, о, чудо... Случайно встретился с одним студийцем, которого давно не видел, Женей Мавлитовым. Я уже слышал, что он зарегистрировался, как частный предприниматель и возил из Москвы книги. Будучи очень начитанным, он отлично разбирался в литературе и на фоне книжного голода в нашем городе, довольно быстро разобрался в ситуации и стал привозить нужные книги. Работали с ним в основном тогда родственники. Но спрос возрастал и книг требовалось всё больше и больше. Рабочих рук ему не хватало. А сам он носить их не мог из-за инвалидности.
Встретившись, он расспросил меня как и чем я занимаюсь и, узнав, что два месяца болтаюсь без работы, предложил поехать с ним в качестве грузчика. Мне нужна была любая работа и я тут же согласился. За поездку туда и обратно, которая длилась примерно неделю, он платил пять тысяч, билеты на транспорт и проживание за его счёт. Этих денег тогда моей семье вполне хватало на проживание двух-трёх недель.
Мы удачно съездили, привезли книги, за неделю он их распродал и поехали снова. Потом он предложил уже и мне продавать книги. Сначала мы продавали их на улице, возле крупных магазинов, на так называемых рыночных развалах. Расстилали на земле полиэтилен, раскладывали книги и продавали. Потом, когда появились уличные лотки, распродавали с лотков. Зимой пришлось арендовать место в магазине. Чуть позже, когда дело пошло лучше, Женя предложил уже вкладывать и свои деньги на его дело под проценты. Я занял тридцать тысяч у тёти на месяц. Через месяц ей вернул и ещё столько же заработал. Я так ему был благодарен за предоставленную работу. Выручил в трудное время. Так в моей судьбе совершенно неожиданно образовался ещё один поворот, почти от меня не зависящий, а продиктованный сложившейся обстановкой в постсоветском пространстве.