Жил на Большой Погулянке
Тоненький мальчик-еврей.
Пил молоко он из склянки,
Видел в окошко людей.
Высился шпилями Вильно —
Церкви неслись к небесам!
«Как же на улице дивно!
Может, пойдём к Трём Крестам?»
«Нет, побежим в синагогу!» —
Скажет мальчишка-еврей.
Только не скроешь от Бога —
Нет у мальчишки друзей.
Любит он трепетно маму…
Ей, одинокой, почёт:
Жизнь не совсем по карману —
Бублики мама печёт.
Слышится стон колыбельной:
«Спи, мой любимый сынок!
Козочка днём карамельным
Купит тебе узелок.
В нём небывалый гостинец —
Чёрный изюм да миндаль.
Ярмарка даже в раввине
Быстро разгонит печаль!»
Мать наставляла сынишку:
«Будь адвокатом, дружок!»
Тесто месила с излишком,
Сынке печёт пирожок.
Отпрыск её вечерами
Томно над книжкой корпел…
«Польский король… латы, пламя...
Тьма у правителей дел!»
*
Лето. Столица. Варшава…
Начат экзамен. Живей!
Светловолосые справа,
Слева — мальчишка-еврей.
Что-то мужам отвечает…
Строго глядит «рецензент»!
Выпей теперь, мальчик, чаю —
Принят на курс ты. Студент!
Радостно вертит головкой:
«Мама, гордись и не трусь!
Быть адвокатом мне ловким,
В Вильно с дипломом вернусь!»
Только судьбина-злодейка
Вылила чашу сполна...
Плачь, дорогая еврейка:
Грянула в Польше война…
Вместо учёбы и лекций
В армию сына берут…
Он под обстрелами немцев,
Он среди смерти и смут.
Память бежит через годы,
С Вильно оборвана нить.
Плен да Сибирь. И невзгоды…
Рядом бы с матушкой быть!
Жарко в Ливийской пустыне…
Остров Сицилия ждёт.
Слава несётся о сыне,
Орден, медали, почёт…
Снова бои, городишки.
Рядом товарищи мрут.
Только еврейский мальчишка
Дышит средь смерти и смут.
Слышит он стон колыбельной:
«Спи, мой любимый сынок!
Козочка днём карамельным
Купит тебе узелок.
В нём небывалый гостинец —
Чёрный изюм да миндаль.
Ярмарка даже в раввине
Быстро разгонит печаль!»
Сын побывал во Вьетнаме —
Снова пришлось воевать…
Помня о ласковой маме,
Так и не смог убивать.
*
Вьются кудрями седины,
Поезд на Вильно идёт.
Сынка-еврей стал мужчиной,
Орден, медали, почёт…
Тишь на Большой Погулянке,
Плачет мужчина-еврей.
Всюду разруха от танков…
Он как не видит людей.
«Где ты, мамуля родная?»
К булочной шёл, как изгой…
Там, у окошечка с края —
Старый еврейский портной.
«Поздно пришёл… Песня спета...
Мамы твоей больше нет.
Немцы согнали нас в гетто —
Общий еврейский завет.
И увозили в Понары…
Паника, крики, расстрел…
Нет больше… нет твоей мамы…
Я лишь один уцелел».
Преет пустынное поле,
Плачет мужчина-еврей:
«Господи, сколько же горя!
Сколько погибло людей!
Где ты, роднулечка-мама?
Где под песками лежишь?»
Слилось всё в памяти плавно —
Матушка, бублики, тишь.
Слышит он стон колыбельной:
«Спи, мой любимый сынок!
Козочка днём карамельным
Купит тебе узелок.
В нём небывалый гостинец —
Чёрный изюм да миндаль.
Ярмарка даже в раввине
Быстро разгонит печаль!»
(по повести Эфраима Севелы «Мама»)
В 1990 году по повести Эфраима Севелы «Мама» был снят художественный фильм «Попугай, говоряший на идиш».