Глава четвертая. Мир мужчин
В первый день к нам пришли рабочие, доделывающие в квартире «мелочи», как выразился наш арендодатель, мистер Мани. Все они, двенадцать человек, исключительно молодые мужчины (и одна женщина-уборщица) звонили в квартиру, оставляли обувь у входа, входили, и шли мимо меня босиком, шлёпая пятками по белому мрамору, не здороваясь и не замечая. Я, как идиотка, здоровалась с вновь вошедшим, а тот, не отвечая, уверенно шёл по своим делам куда-то вглубь квартиры, возвращался ко мне с вопросительным выражением лица, словно очень удивлялся, что туалет, например, не находится в кабинете или на кухне, где, по его мнению, и железной логике, тот должен был непременно стоять, и спрашивал на ломаном английском или жестами, куда ему идти?.
Когда этих деятелей вошло человек шесть, я не выдержала и сказала вновь вошедшему:
– Hey! I greeted you! And you answer me!
Молодой, чёрный, как головешка индус, с лицом человека, который никогда не видел книгу, смотрел мимо меня, по сторонам, оглядываясь, словно я была из прозрачного стекла, и он не понимал, откуда раздаются эти странные звуки.
Муж подошёл и утешительно погладил по плечу:
– Дорогая, постарайся не нервничать по пустякам.
– Тебе легко говорить, а я вся на нервах!
– Не обращай внимания. Ну, необразованные люди, что с них взять?
– А в Индии не принято здороваться, когда входишь в чужой дом? Или при встрече? Они тут все такие? – Спросила я запальчиво.
– Ну, у меня в офисе все сотрудники здороваются, – супруг надул щёки.
– Ты генеральный директор – было бы странно, если бы они не здоровались с тобой.
– Ты всё преувеличиваешь и придаёшь слишком большое значение мелочам, – снисходительно улыбнулся супруг.
Через неделю он пришёл вечером домой с работы и с возмущением сообщил:
– Представляешь, вчера пришли новые разработчики. Вошли в офис, прошествовали мимо меня вчетвером, и не поздоровавшись со мной и с коллективом, отправились на своё место! Я, конечно, сказал им, что такое поведение не приемлемо, и заходя в офис, они обязаны соблюдать правила этики в европейской компании и приветствовать коллег, а уходя, прощаться.
Я представила себе ситуацию, в которой побывала неделю назад, лицо супруга, всегда очень доброжелательное при общении, и самодовольные, надутые лица разработчиков, идущих мимо с оттопыренной губой, словно они открыли лекарство от рака. Неприятно чувствовать себя говорящим стеклом.
– Ну, и как? Подействовало?
– Да, сегодня, когда вошли, поздоровались.
– А попрощались?
– Нет.
– Ну, ничего, ты их воспитаешь.
– Всё дело в уровне образования! – консумировал супруг.
– Но у твоих разработчиков высшее образование?
– Да, конечно.
– Значит, дело не в образовании…
«А в отсутствии воспитания».
Но вообще, всех не воспитаешь. Подавляющее большинство жителей Бангалора не здороваются при встрече, не прощаются, не говорят «спасибо» и «пожалуйста». В магазине промтоваров или супермаркете, вам возможно, попадётся человек, который ответит вам на ваше «Good afternoon».
Если вы мужчина.
Женщине не ответят никогда. Ждать ответного на ваше вежливое: «How are you?» – бесполезно, даже если вы мужчина. На вас будут бессмысленно таращиться, мол, что ты от меня хочешь. Всякий раз, когда мы заходили в магазин вдвоём с мужем, продавец обращался исключительно к супругу, а если я задавала вопрос, делал (или делала) вид, что не слышит меня.
Женщина должна молчать. Зачем ей вообще разговаривать, если рождение девочки в семье считается по религиозным воззрениям индусов наказанием за грехи. Индусы так свято веровали в это (и верят до сих пор), что ещё двадцать лет назад, женщины, узнав пол ребёнка, делали аборт, если это была девочка. В итоге произошёл такой демографический сдвиг в сторону мужского населения, что правительство запретило врачам под страхом лишения медицинской лицензии и тюремного заключения раскрывать пол будущего ребёнка. Конечно, богатенькие выезжают в другую страну и там всё узнают. Но и теперь, спустя двадцать лет после принятия этого закона, мужчин в Индии гораздо больше, чем женщин. Особенно в Бангалоре. Кажется, что на улицах одни мужики, неухоженные, заброшенные какие-то. Даже попрошайки на перекрёстках переодеваются в женские сари и пялят на себя рыжие длинные парики, чтобы больше давали… из жалости.
Жирную точку над «i» поставил наш единственный сосед с третьего этажа, когда мы встретились у лифта. Молодой ещё мужчина, лет тридцати пяти, сорока, образованный, состоятельный, холостой, в очках. Пролетев мимо меня с ветерком, он радостно приветствовал супруга:
– Hello, sir, how are you?
И они с мужем продолжили приятную беседу.
Я постояла рядом минуту и спросила:
– Harsh, don’t you remember me? We met a week ago.
– Oh yes, I remember you!
– Why don’t you say hello?
– Oh, I beg your pardon! Hello, Lena.
– Hello, Harsh!
Мы встретились с Харшем через несколько дней, и ситуация повторилась.
– Hello, Harsh, – произнесла я отчётливо, улыбаясь и не чувствуя коварства.
Он прошёл, не ответив, мимо меня, как мимо стены, к супругу:
– Hello, sir.
Я не стала слушать его радостное сообщение об уборщице, которая должна была приступить к уборке двора с понедельника, и вызвала лифт.
– Почему ты не подождала меня? – спросил супруг, нагнав меня у входа в квартиру.
– А зачем? Ты же с ним всё обсудил.
– Он поздоровался, – стал защищать соседа муж.
– С тобой поздоровался, меня он игнорировал.
– Хватит! Мне надоело, что ты так реагируешь! – ответил супруг раздражённо.
– А мне надоело, что ты не на моей стороне, а на стороне какого-то невоспитанного тупого козла! Я, итак, здесь одна, как перст! Ещё терпеть этого кретина!
– Истеричка!
– Я истеричка?
– Ты – истеричка! Я сыт по горло твоими истериками!
– А ты!!! А ты – дегенерат!!! Потому что только такой дегенерат, как ты мог согласиться поехать в эту грязную дыру!!! В Средневековье! Превратил меня в домработницу! В рабу!
В общем, слово за слово, мы поссорились и серьезно.
Ссора была такой сокрушительной, что я подумала, что это конец. Всему. И нашему браку тоже. Напряжение, копившееся месяц, вырвалось наружу у обоих, захлестнуло нас так, словно Индийский океан на голову рухнул. Мы захлёбывались в словах и упрёках, выныривали из пучины обид и обвиняли друг друга с новой силой, пока буря эмоций не утихла и не выбросила нас, обессиленных, обескровленных, опустошённых на поверхность диванов и ковриков в ванной.
Никогда прежде за многие годы брака мы так не ссорились.
И я дала себе слово, что больше не буду реагировать ни на соседа, ни на подобных ему.
Кстати, подобная ситуация с Харшем повторяется с тех пор постоянно. Он проходит мимо меня, здоровается с супругом и прощается только с супругом. Меня не отличает от стены или от дверцы лифта.
Но, к слову сказать, и для меня он теперь, как некая биологическая масса, созвучная его имени на английском и на русском – фарш. Я даже не слышу, что он говорит, а иногда с удивлением замечаю, что он, оказывается, извлекает звуки. Я перестала его узнавать, и когда он проходит мимо, здороваясь с мужем, спрашиваю:
– А кто это?
– Это же наш сосед, – удивляется супруг.
– Какой? Из дома слева?
– Да нет же, с третьего этажа.
– А-ааа…
Дошло до того, что иногда, когда со мной кто-то здоровается из индусов, я этого не слышу и не замечаю, и супруг толкает меня под локоть.
И всё же, не смотря на весьма странные отношения с соседями, их нельзя назвать плохими. Я всё время чувствую пристальное внимание и интерес. В общем, доброжелательные. Расположение улиц в нашем относительно молодом районе Бангалора современное, вычерченное рукой военного инженера. Дома расположены строго под прямым углом. Мы занимаем целиком этаж в доме, окна выходят на все стороны света, так что соседей у нас много, и без штор не обойтись, потому что очень соседушки любят по окнам на нас глазеть. После того скандала интерес стал молчаливым, издалека. У муженька голос зычный, привыкший повелевать. Так что его крики были слышны не только соседям рядом, но и всей улице, может, и соседней тоже. Да и мои громкие рыдания прибавили интриги.
Мы единственные белые люди на улице, в квартале, в районе… Мы единственные русские здесь. Есть, конечно, русское сообщество, но оно состоит в основном, из немногочисленных жён, вышедших за индусов, и молодых необщительных айтишников, одиноко пишущих коды на загородных виллах. Одна такая жена лет шестнадцать лепит русские пельмени. Я видела её страничку в инстаграм. С фотографии профиля смотрела пожилая особа, закутанная в сари. Другая жена тортики печет, третья делает маникюр. Это здорово, конечно… Можно иногда общаться – мне, не мужу, и не семьями. Ещё семья, русская пара, содержит детский садик, но что-то они там мутят. Некоторые пары экспатов просто торчат в Индии, потому что экзотика, и потому что лишь бы, где, только не в России. Так и прыгают из страны в страну.
Но таких пар русских экспатов, как мы, определённого общественного положения, среднего возраста, интеллигентных, образованных, воспитанных, состоятельных, здесь нет.
Никаких кондоминиумов, набитых только белыми людьми, здесь тоже нет. Кондоминиумы, конечно, есть, но живут там все подряд, люди с любым цветом кожи, но с определённым доходом. Ни разу я не слышала ни французскую, ни итальянскую, ни испанскую, ни немецкую, ни русскую речь… Дураков нет. За три месяца я видела лишь группу белых пожилых туристов, человек шесть, в Ботаническом саду. По красным самодовольным лицам нетрудно было распознать англичан. Да ещё парочка молодых педерастов прогуливались в обнимку по пустым аллеям там же, говорили, кажется по-шведски. Даже в аэропорту, встречая наших детей, вглядываясь в толпу, сидя в зоне ожидания не меньше часа, я увидела лишь одну белую женщину – англичанку. Она с чопорным выражением лица тащила тележку с тремя чемоданами и десятилетним ребёнком. Рядом шёл ейный пожилой индийский муж, старше её лет на двадцать, со стаканчиком капучино.
Общение моего супруга происходит на работе. Я не работаю по условиям контракта и не имею права. Я при нём. Этакая невидимая стеклянная оболочка. Дорогая хрустальная ваза. Если же будет замечена какая-то деятельность с моей стороны, то налог супруга увеличится процентов на двадцать – он здесь прогрессивный. Так что даже пельмени и тортики не про меня.
Очень скучно.
Да ещё эта изматывающая для русского человека постоянная липкая удушливая жара и острая еда. Еду индийцы делают намеренно острой. Маринуют в перце чили всё – и овощи, и курицу, и баранину, и рыбу. Говядину не едят, свинину можно купить только в определённых местах. Представьте, например, если вы съедаете за обедом каждый день банку горчицы. Что с вами будет… Так что постоянное расстройство желудка – это норма. Это бесит. Это плохое самочувствие и настроение.
Приходится готовить самой, и я за несколько месяцев в совершенстве освоила профессию повара. Наверное, теперь повар 6 разряда мне в подмётки не годится. Я готовлю всё: хоть заливное или фаршированное, хоть французское или китайское. Не хорошо хвастаться, но хотя бы одна звезда Мишлен мне точно положена: в течении месяца я могу готовить обеды и ужины и ни разу не повториться. Как говорил Шрек в моём любимом мультике: «О моём рагу ходят легенды». Точнее не скажешь.
Найти хорошего повара, чтобы не отравил тебя, не посадил печень, не сжёг желудок и не обеспечил сахарный диабет, здесь очень сложно… но необходимо. Ищу.
В открытое окно слышно, как у соседа справа стирает служанка в пристройке. В дом её не пускают. Стирает по старинке, в тазу. Эта женщина, традиционно закутанная в сари, по словам хозяина дома (шестидесятилетнего инженера-строителя, господина Ханша, владельца прекрасной виллы в три этажа), работает на него уже шестнадцать лет. Лицо, конечно, как у многих индийских женщин, смирившихся со своей участью, запуганное, робкое, и иногда проглядывает в нём что-то такое страдальческое, такая тоска, что в пору самой зареветь. Я знаю, её зовут Танья, что в переводе с каннада значит «королева фей».
Служанка бьёт мокрым бельём о камень. Она бьёт с такой силой, словно на камне ядовитая змея. Слышу странный вибрирующий звук – наверное, драит мылом по стиральной доске. Снова бьёт о камень ещё сильнее прежнего… Похоже, змея убита. Слышно, как свистит воздух – сушит. Чтобы не гладить.
Здесь даже в состоятельных семьях не всегда есть стиральная машина. Зачем? Всё бельё стирают служанки, прачки и гладят гладильщики. Касты. Надо же обеспечивать бедных работой. Это дешевле, чем плата за электричество.
Всю тяжёлую работу по дому выполняют женщины. Готовят, стирают, убирают, моют, как в средние века: на плитках, на костре, на дровах, углях, на огне, вениками и руками. Иногда я слышу, как Танья моет в пристройке посуду после завтрака, обеда, ужина. В одиннадцать вечера она ещё работает в пристройке на кухне: шкворчит масло, пахнет карри и красным чили. Снова моет посуду. Посуда: тарелки и миски, кружки и кастрюли, ложки и сковородки, – здесь по традиции, из металла. Фарфоровой или керамической посудой не пользуются – она очень дорогая. Однажды у Таньи в пристройке свалилась со стола вся эта гора кастрюль, мисок, крышек и тарелок. Звона и шума было на всю улицу. Я с интересом прилипла носом к стеклу. Хозяин энергично выговаривал Танье.
Я отошла от окна. Что так переживать-то? Всё равно ничего не разбилось…
Женщины – бессловесные служанки, работающие за гроши. А женщины из неприкасаемых не работают за деньги. Им платят едой. Они не имеют право заходить в магазины и пользоваться городским транспортом. Едешь мимо бедных районов и видишь их на улице перед костром, каменным очагом, моющих посуду в грязной купели. Чаще эти женщины стирают прямо на асфальте. Выливают на асфальт ведро воды, раскладывают одежду и драят куском мыла. Ещё ведро воды и отжимают, бьют о камни, о стену дома. Раскладывают сушиться тут же, на асфальте или развешивают на верёвки у домов, у руин, на стенах.
Рядом маленькие дети, которые, скорее всего, никогда не пойдут в школу. Ещё одно поколение отверженных подрастает… без игрушек, без книжек, без ласки, без общения со сверстниками.
Маленькая, двухлетняя худенькая девочка у крошечной лачуги, размером с наш гостевой санузел, играет на куче серой песочно-цементной смеси, пересыпая её из железной чашки в миску. Смышлёное доверчивое личико, розовое платье диснеевской принцессы из пышного полиэстера.
Здесь маленьких девочек каждый день наряжают в платья принцесс. В подобных у нас в России девочки ходят на утренники в детский садик. А здесь – каждый день. В Бангалоре на любой крупной улице можно увидеть витрины, магазины таких крошечных платьев принцесс, с блестками, пайетками, из тафты и газовой сетки, розовые, голубые, салатовые, жёлтые, с кружевами, стразами и золотой тесьмой.
Мама, наверное, очень любит свою малышку, если на последние деньги купила ей такое платьице… Пусть будет принцессой, пока маленькая…
Подбегает мальчишка лет восьми, отнимает у малышки миску, бросает рядом. Девочка горько плачет.
– Ну, зачем же он отнял у неё миску! Зачем он это сделал! – громко возмутился супруг, – она так хорошо играла! Бедному ребенку и так играть не с чем! Зачем он это сделал, Лена?
– Затем, что все мужики…
– …козлы, – закончил супруг.
– Ты сам это сказал… Давай купим что-нибудь этой малышке?
– Что купим? Там её мать стоит. Она не будет против?
– Какой-нибудь фрукт. Манго, например. Думаю, мать не будет против.
– Они в такой бедности живут. Она не будет против, – согласился супруг.
– А мальчишка не отнимет?
– Там же мать стоит, она не позволит.
На обратном пути из магазина, мы остановились перед лачугой. Когда я протянула малышке манго, она доверчиво посмотрела мне в глаза и крошечные пальчики обхватили крупный ароматный фрукт. Рядом, на куче песочно-цементной смеси, как сыч сидел мальчишка и смотрел на девочку недобрым взглядом. Фыркнув, он встал, перешагнул через остывающий каменный очаг и кучу хвороста, и гордо удалился за сохнущее на верёвках бельё.
Когда я бывала в Италии, в Венеции, Риме или Неаполе, растянутые между домами верёвки с постиранным бельём, вызывали у меня чувство радости. Как флаги победы над злом и бедностью, в насмешку над безденежьем и нуждой полощутся между домами в голубом небе свежие простыни и сорочки, маленькие детские штанишки и ползунки, разноцветные лёгкие женские платья и сарафаны – вымпелы торжества жизни, чистые, благоухающие цветами и южным ветром.
В Бангалоре выстиранное белье на верёвках вызывает ассоциации с городом, подвергнувшемуся нападению врага и превратившего его в руины с грудами мусора, с рваными полотнищами выцветших, грязных, забытых даже врагом, жалких флажков.
29 апреля 2023 , Бангалор