Тувинская юрта впустила меня, оказав всяческое гостеприимство, угостила вкуснейшей национальной едой и поведала бесхитростные истории о быте тувинцев. Лавка-кровать перед низеньким столиком, уставленным мясными и молочными яствами и вареньями, была покрыта двумя овечьими шкурами - тёмной и светлой.
Удивительно, как долго, оказывается, кудрявая шерсть сохраняет человеческое тепло.
Круглое отверстие в куполе (хараача) полуоткрыто, и внутреннее пространство залито светом. Такое чувство, что светлее, чем снаружи. Может, из-за пасмурности. Но, скорее, потому что свет растекается по обшитому светлой тканью войлочному поясу и многократно отражается, ничем особенно не поглощаясь.
Над другой лавкой-кроватью - струнные инструменты. Я попробовала один, безладовый, похожий на сямисен (шанзы). Тоже плекторный (только плектор сямисена - батщи (ну как-то так близкая транслитерация выглядит) - это отдельная песня, негласно присвоившая контрольный пакет акций :) И второй - без ладов, только со смычком (игиль). Согласно замыслу, безладовая "шейка" преисполнена ускользающей тайны. И ненавязчиво способствует самопознанию.
Утром пью кофе с подаренным творожным лакомством из молока яка и сладкого корня. Як по сравнению с коровой даёт не так много молока, не более 1 литра в сутки. Аромат у лакомства удивительный. Сладкие белые продолговатые бусины на вкус кажутся чем-то очень знакомым. Мне даже представляется, что я их не ем, а слушаю и читаю. И вовсе это не еда, а сказание о жизни древнего, гордого и храброго степного народа.
Позже я пила чай в югорском чуме, пробовала сагудай (блюдо из трех видов сырой рыбы) и нежнейшую осетрину. И слушала народную песню. Тихую, ласковую. Казалось, она замешкалась перед дымовым отверстием, не желая выходить наружу. А потом, перестав, вдруг мягко стекла по жердям и растворилась в полоске света над неплотно укрытым порогом.