Роберт Фрост
Уоллес Стивенс
Робинсон Джефферс
перевел Андрей Пустогаров
Роберт Фрост
(1874 - 1963)
Canis Major
(созвездие Большого Пса)
А глаз твой - звезда
и прыжок твой высок.
Небесный мой Пес,
ты летишь на восток.
А после, задрав вверх
передние лапы,
без отдыха стойко
танцуешь на запад.
Я просто дворняга,
но тоже подвою
Небесному Псу,
что сопит надо мною.
Canis Major
Крупицы лазури
Зачем то там, то здесь лазурь мелькнет?
Зачем повсюду лишь ее крупицы -
глаз, галька, бабочка, цветок и птица -
а неба голубой широк и непрерывен свод?
Затем, что небу сделаться землей не вышел срок,
хоть небо и хотят обрушить грамотеи.
И высоко лазурь над головою реет,
но только дразнит нас ее глоток.
Fragmentary Blue
Мимолетный взгляд
Я часто вижу из вагонного окна -
мелькнут, не узнаны, цветы у полотна.
Чтоб каждого по имени назвать,
мне хочется вернуться к ним опять,
в пути отстав, оставив свой вагон.
И россыпи неслыханных имен
пускай тогда мой выбор им подарит -
не иван-чай, что заселяет гари,
не колокольчик, обрамляющий тоннель,
не дрок - жилец засушливых земель,
но проплывет пусть мыслями моими
никем еще не найденное имя.
Так небо тебе блещет взглядом,
пока ты с ним не оказался рядом.
Passing Glimpse
Шансов остаться у золота нет
Первая зелень - она золотая,
цвет сохранить этот - вещь не простая.
Первый листок - настоящий цветок,
правда, всего на какой-то часок.
Быстро листом станет лист, так и знай.
Так вот в печаль погружается Рай
или же в день переходит рассвет.
Шансов остаться у золота нет.
Nothing gold can stay
Пуд золота
Ветрами пыль по улице носило городской,
пока ее не прибивал к земле туман морской.
И говорили в детстве нам с тобой,
что эта пыль - с крупицей золотой.
И высоко висела пыль по вечерам,
как будто бог явился на закате нам.
И говорили в детстве мне с тобой,
что пыль порой с крупицей золотой.
И с пылью золотой из года в год
всё ели-пили мы у Золотых ворот.
И говорили в детстве нам с тобой:
еще наешься пыли золотой!
A Peck Of Gold
Ворон
Лицо запорошило -
столько
снежной пыли
стряхнуло с елки
одним движеньем
твое крыло,
что на мгновенье
чуть отлегло...
Dust of Snow
Верность
Вот это верность! Не меняя положенья,
без счета выносить все повторенья
и терпеливо длить роман -
береговая линия и океан.
Devotion
Все без утайки Времени отдам
У Времени совсем не бравый вид,
когда в ревущую волну морскую
кладет вершин заснеженных гранит.
Нет, сделав это, Время не ликует -
задумчиво и мрачно так глядит.
Дома уйдут на дно, водоворот
закружится над крышами у шпиля
- как с ямочкою улыбнулся рот.
За планетарной переменой стиля
бесстрастно наблюдаю в свой черед.
Все без утайки Времени отдам,
за вычетом того, что спрятать можно.
К запретным приохотившись вещам,
зачем сдавать их, если спит таможня?
Что не отдали, остается нам.
I Could Give All to Time
Закрой окно
Закрой окно - утихомирь поля.
Пускай деревья мечутся без звука.
А птиц уж нет. И если хоть одна
вдруг запоет - мне это будет мука.
Теперь не скоро птица запоет,
не скоро зацветет по новой сад.
Не слушай шум деревьев за стеклом,
но вглядывайся, как они дрожат.
Now Close the Windows
Речь пятидесятилетнего
Я молод был - меня старик учил.
Я отдал форме, остывая, весь свой пыл.
Метался в муках, как металла жидкого струя.
Так прошлому у стариков учился я.
Теперь у молодых учиться нужно позарез -
что не меняет форму, то идет под пресс.
Швы расшиваю я на склоне дней своих
и будущему я учусь у молодых.
WHAT FIFTY SAID
Скептик
Далекая звезда, на фотослой легло твое мерцанье,
на паре черных атомов ты выжгла белый цвет.
Невероятно то, что верю я в твое существованье,
хоть глазом не видать твой свет.
Невероятно, что я верю - ты последняя в просторе,
ты так близка к вселенной самому концу,
и так несешься прочь по неба косогору,
что краснота разлилась по лицу.
Быть может, мир велик, а, может, в том промашка.
Бывает, радуюсь, что весь его простор
на восприятии моем сидит вплотную, как рубашка,
в которой родился, в которую завернут до сих пор.
Skeptic
***
Космос снаружи -
видимая доля -
со всех сторон
так суетою перегружен,
что замусолен
более, чем заселен.
But outer Space,
***
Полоску снега во дворе
я принял за газетную страницу,
что, ветром вырвана из рук,
на землю догнивать ложится.
Вся в пятнах грязи, что чернеют,
как буквицы газетных тем.
Я эти новости забыл,
а, может, не читал совсем.
There's a patch of old snow in a corner
Подает надежды
Похоже, это пьеса на века,
где бьют друг друга лицедеи по сопатке.
И лишь о солнце беспокоюсь я слегка:
мы смотримся, коль освещение в порядке!
It Bids Pretty Fair
Лед и пламя
Кто говорит, что мир угробит пламя.
Кто говорит, что лед.
Но, если выбирать, двумя руками
я б стал голосовать за пламя.
А если свести счет
с ним можно дважды – злобы
мне хватит, чтобы
сказать, что лед
для кары тоже подойдет.
Fire and ice
Старик средь зимней ночи
Снаружи все мрачно смотрело на него
сквозь толстый иней, что почти отдельными звездами
нарос на стеклах опустевших комнат.
Но разглядеть, что там снаружи, не давала лампа,
которую он, наклонив, держал у самых глаз.
А вспомнить, зачем он оказался в этой комнате
с ее скрипучим полом, не давала старость.
В недоуменье он стоял средь бочек.
Когда входил сюда, то громким скрипом напугал подвал,
а, выходя, ещё раз напугал,
и напугал ещё и ночь снаружи, которая звучала, как обычно -
он слышал рокот крон и скрип ветвей,
но ничего похожего на то, как забивают ящик.
Светил он только самому себе, там, где
теперь сидел, охвачен тем, что знал,
неярким светом, а после не осталось и его.
Но он луну поставил, ту что есть,
поднявшуюся поздно, на ущербе,
и все же более надежную, чем солнце,
караулить ему принадлежащий снег на крыше,
его сосульки, и заснул.
Вдруг полено шевельнулось в печке,
от этого он тоже шевельнулся
и затаил тяжёлое дыханье, но продолжил спать.
В одиночку, старик в одиночку не сможет ходить
за домом, за усадьбой, за округой,
а если сможет, то вот так
средь зимней ночи.
An Old Man's Winter Night
Уоллес Стивенс
(1879 - 1955)
Тринадцать способов разглядеть черного дрозда
1
Среди двадцати снежных вершин
двигался только
глаз дрозда.
2
Сразу три чувства внутри,
как три дрозда
в кроне.
3
Дрозд взвился в осеннем вихре
частицей рождественского действа.
4
Мужчина и женщина -
нераздельны.
Мужчина, женщина и дрозд -
нераздельны.
5
Что прекраснее -
сказанное
или утаенное?
Свист дрозда
или миг молчания
после?
6
За окном
по дикарским стекляшкам сосулек
промелькнула тень дрозда –
неужели от этого
стало вдруг грустно?
7
Желчные люди Хаддама,
бросьте мечтать о птицах из золота -
дрозд скачет у ног
ваших женщин.
8
Знаю властные слова,
неотвратимые ритмы.
И во все это
впутался дрозд.
9
Дрозд упорхнул из виду -
показал одну из
границ.
10
Завидев дроздов,
летящих в зеленом свете,
завизжали бы
и ****и благозвучия.
11
Он ехал в изящной карете
и вдруг ужаснулся,
приняв ее тень
за стаю низко летящих дроздов.
12
Река течет.
Дрозд должен лететь.
13
Весь день вечерело.
Шел снег,
и было похоже – пойдет снег.
Дрозд сидел
на ветке кедра.
Thirteen Ways of Looking at a Blackbird
Поэзия - убийственная сила
Настоящая беда -
когда нет ничего в сердце.
Или это есть, или ты - пустое место.
Это то, что должно быть -
лев, бык в груди.
Чувствовать в себе его дыхание.
Храброе Сердце - отважный пес,
резвый бык, медведь на пружинистых лапах.
Глотает кровь, а не слюну.
Будто человек
в теле буйного зверя.
Овладел его мышцами...
Лев спит на солнце,
нос на лапах.
Может убить человека.
Poetry is a Destructive Force
Современная поэзия
Стих - работа для ума, открывающая то,
что нужно. Открытия требовались не всегда:
сюжет был задан, стих следовал сценарию.
Потом в театре случились перемены
и прошлое осталось только в воспоминаньях.
Теперь стих должен стать верным натуре
и говорить на местном языке,
смотреть в лицо мужчинам, идти навстречу женщинам.
Он должен думать о войне, находя то, что нужно.
Он должен выстроить новую сцену. И с этой сцены,
как неустанный актер, неторопливо, сосредоточенно
произносить слова прямо в чуткое ухо мозгу,
снова и снова повторяя то, что тот хочет услыхать.
Чтоб в этих звуках, которые слышит
невидимая аудитория, была не пьеса, а ты сам,
чувство двух людей, что сделалось одним.
Перебирая, как философ в сумерках, жилистые струны,
чтоб вдруг сгустился звук, вобрав в себя весь ум,
не опускаясь ниже, и не желая подыматься за его пределы.
Стих должен принести радость.
Говоря о конькобежце, о танцовщице,
о женщине с гребнем в руках.
Стих - работа для ума.
Of Modern Poetry
Женщина в лучах солнца
Только их теплые движения похожи
на теплые движения женщины.
Без них воздух пуст -
ни намека на форму.
Но женщина в этом бесшовном золоте
обожжет выческами платья,
отделившимся избытком жизни -
так отчетливо это чувствуешь оттого,
что она бестелесна,
вся в запахе летних лугов,
безмолвное, чуть отстраненное признание,
незримое, ясное, сама любовь.
The Woman in Sunshine
***
луна – мать скорби и сострадания
когда в конце изнурительного ноября
ее старый свет растекается по веткам –
слабый, медленный, припадающий к ним,
когда тело христово висит бледное,
по земному близкое, а мария подернулась инеем,
съежилась, прячась в гниющей палой листве,
когда золотой призрак над крышами
вызывает у спящих во тьме сны
о прошлой поре покоя и успокоения
луна – мать скорби и сострадания.
the moon is the mother of pathos and pity
Снеговик
Нужно взглянуть глазами зимы,
чтобы понять этот мороз
и корку снега на сучьях сосны.
И промерзнуть насквозь,
чтоб в сухом блеске январского солнца
различить косматый от изморози можжевельник
и колючие елки.
И не чувствовать жалоб
ни в шуме ветра,
ни в шорохе уцелевших листьев -
голосе простора,
продутого ветром,
что гуляет по голой равнине,
чтоб его слышал стоящий в снегу
этот бесплотный, что чует бесплотное -
то, которого здесь нет,
и то, которое здесь.
The Snow Man
Вариации на тему летнего дня
1
Скажи о чайках, что летят сейчас
в светло-синем воздухе над темно-синим морем.
2
Музыка, что сильней, чем дыханье,
но слабее, чем ветер -
зачатки музыки или зачатки речи,
бормотанье, проговаривание бессознательного,
буквы скал и воды,
слова всех стихий и наши слова.
3
Скалы под обрывом, будто собачьи головы;
превращаются в рыб
и ныряют.
4
Звезда над островом Монхеган, океанская звезда,
фонарь, который никто не держит,
тебя сносит, тебя тоже сносит с курса;
ты – желание, ярко горящее в темноте,
если там есть желание,
или хоть знак, что было желание,
хоть один из знаков, что было желание.
5
Море шуршит и шуршит листвой.
Раньше нашим отцом было дерево.
Мы сидели под ним и пели наши песни.
6
Быть вечно юным – не греет.
На роковых берегах у сапфирных вод
старики проводят время
за камнями, что выбелило солнце.
7
Когда воробей поет, он стоит сотни чаек.
Чайка сидит на трубе над крышей,
передразнивает индюка, задирает ворону,
все на разные голоса.
Воробей поет своим голосом, не выбирая.
8
Смотрят на мир, словно играют гаммы
или зубрят мотив.
Но взгляд на море - джазовая импровизация.
9
В этом облачном мире суша и море,
день и ночь, ветра и затишья нужны, чтобы делать
все больше дней и ночей, облаков и миров.
10
Чтоб изменить свою природу, мало cменить мысли и
освободиться от тела, нужно почувствовать то,
что тело мешало чувствовать,
то, что чувствует природа вокруг тебя;
чувство лодки, разрезающей синюю воду.
11
Стебли скрюченного от жары подорожника
у озера Пемакид выстыли, концы серебрятся.
Луна после солнца -
словно французские переводы русских стихов.
12
Среди елей везде похоронены солдаты:
Хью Марч, сержант, красномундирник,
убит у форта вместе со взводом.
Среди елей везде похоронены ели.
13
Забросай море гипсовой розой*.
Заполни небо плесканиями* брызг.
Пускай уйдет вся соль.
sand rose - гипсовые кристаллы, похожие на розы.
radiantiana - неологизм, похожий на название цветка.
14
Слово делает чувство острее.
Скажешь – «слюда сверкает»,
«трепет травы», «на упавшем стволе паутина» –
зрачок расширяется, видит зорче.
15
Самый дальний остров и его житель
оба различают синь неба
и синь моря, пока божья милость
еще придает эту разницу
вещам, одинаково белым.
16
По кругу ходит колокол воды,
по кругу ходит сама вода,
берет высокую ноту
колокол на соборе моря -
святой покровитель звука.
17
От силуэтов сосен в дверь,
сквозь стены
пробирается запах хвои,
на котором настоян простор.
Даже сон засыпает.
18
Сильный отлив, мелководье, жгучее солнце.
Набегает глубокая тень.
Дамарискотта та-да-ди
19
Мальчик забрался в лодчонку,
другой проплыл под ней. Полный вперед,
корабль с экипажем, дело рук человеческих.
Что там Неаполь!
20
Казалось, блещет медь:
свет солнца в дымке покраснел, как огонь в костре.
Ты видел, как грот-мачта, сужаясь, сходит на нет,
не уклоняясь ни на волос,
а шары на ее канатах словно схватились
за прозрачность такелажа.
Еще не время понестись, сломя голову.
Variations on a Summer Day
Робинсон Джефферс
(1887 — 1962)
Рыбалка в нерест
Дни стали короче, юг гонит к нам ливни,
южные ветры кричат рекам,
реки, как рты, открывают устья
и лосось врывается
из соленой воды в пресную.
В этот месяц перед Рождеством
на фоне затяжного тлеющего бурного
зловещего заката,
на красной золе зимнего солнцестояния,
чернеют фигуры рыбаков,
угрюмые, безжалостные, древние,
будто пастыри народа, что выстроил Стоунхендж,
темные безмолвные фигуры,
служат свои требы
на красных перекатах у речных устий
на переломе года,
тянут к берегу золотую канитель лесок -
кровавые рты и бьющаяся
на камнях сбрызнутая закатом чешуя,
конец блужданиям на
тихоокеанских привольных выпасах,
любовной игре,
рывку на нерест в эту сладкую воду.
Salmon-Fishing
Ритм и рифма
Приливная волна бурлящих слов,
дыханье, пульс, прибой и времени возвратные потоки –
вот то, что образует ритм. А рифма – детская забава.
Пусть тот заботится о ней, кто унаследовал вульгарную латынь
без крепких ударений в строчке.
Наш северный английский – свободорОжденный, вскормлённый
добычею морских набегов. Ему узоры эти ни к чему.
Зачем ему на шее овечий бубенец?
Он впору разве дочке римского раба.
Rhythm and rhyme
Божественный избыток красоты
Пляска чаек на сильном ветру,
отрывистый лай и забавы тюленей -
над океанской водой и в воде...
Божественный избыток красоты
ведет игру, управляет судьбой, гонит деревья вверх,
пускает в рост башню, рушит волну листопада.
Невероятная красота счастья
искрится на соединенных губах -
да будем мы вместе!
Девушка так не пылает, не ждет любви,
как моя страсть к тебе -
на тюленьем лежбище,
где крылья, как паутина, застлали небо
божественным избытком красоты.
Divenely Superfluous Beauty
Избыток от Бога
Разве не этот прекрасный избыток говорит нам о Боге?
Природа, животные, минералы - вот и все, что нужно.
Но флирт радуги после дождя,
прелесть неба над луной?
А потайные радуги на куполах глубоководных раковин?
А объятье для размножения -
прекрасное, как пламя?
Дажe бурьян не размножается без цветения,
а птицы - без песни.
Великое человеколюбие в сердцах всех вещей,
избыточная доброта, родник милости -
дает понимание, разливается вширь,
словно обнялись сила и желание.
The Exesses of God
Мотор
Кукурузник, курсирующий на местных линиях,
прожужжав в нежно-голубом небе над апельсиновым закатом,
приземляется на луг у реки.
А ночные цапли резко взяли от берега –
четыре к востоку и одна к северу -
и над ними плывет молодая янтарная луна.
Я теперь отчего-то стал замечать -
каждая вещь каким-то одним своим признаком
связана со временем.
Пронзительное сиянье двурогой луны
кажется невыносимо древним,
и цапли – законные обитатели этих мест –
вскрикивали в тишине на закате задолго до того,
как стали тереться в воздухе наши слова.
А вот у самолета нет прошлого, есть лишь кой-какое будущее –
по форме и сути он - мошка. Но даже и он
наравне со всеми сгустками энергии
лег силуэтом в это вечернее небо.
The Machine
Выходные в октябре
Еще осень, но в три утра
все великие чудеса полузимней полУночи - голубой Сириус,
красные Орион и Альдебаран, белые, как горностай, Плеяды
выстраиваются над коньком крыши. Их сияние - музыка.
А дом содрогается, как сердце, от музыки для танцев:
наши мальчики выросли и теперь их музыка - девушки.
Ветер раскачивает деревья, музыка серого океана звучит на скалах,
и, хоть я грею кровь в лучах звезд, а не девичьих глаз,
ночь явно сошла с ума от музыки.
OCTOBER WEEK-END
Скала и сокол
Это знак -
трагическое смотрит
себе в глаза -
серая высокая скала
на мысу, голая
из-за ветров с моря,
проверена подземными толчками,
в оттисках древних штормов,
на ее острие сидит сокол.
Этот знак
будет в будущем небе,
а не крест, и не улей.
Этот - светлая сила
и темный покой,
цепкая хватка и отрешенность,
жизнь вместе со смертью.
Острый глаз и коготь
повенчаны с тайной камня.
И беда,
не свалит его,
не одурманит победа.
Rock and Hawk
Огонь на склонах
Волна огня катилась сквозь кустарник
и дым гнал оленей, как сорванную листву;
А сколько маленьких жизней гибнет сейчас!
Прекрасное не всегда ласково, но огонь прекрасен
и прекрасен испуг оленей.
Позже я возвратился на обугленные склоны.
Орел сидел на вершине черной сосны,
надменный, с добычей в зобе.
Издалека прилетел он на охоту:
буря, как мантия, вздымалась за его плечами,
огонь был загонщиком в этой потехе.
Безжалостно-синее небо,
безжалостно-черный склон,
а между ними безжалостно дремлет
эта огромная угрюмая птица.
Я с болью почувствовал:
смерть, что вызвала орла с неба,
прекрасней, чем сострадание.
Fire On The Hills
Раненый ястреб
1.
Сломанное стропило плеча торчит из рваного крыла
и крыло, как знамя разгромленных, волочится по земле.
В небо уже не подняться. Еще пара дней боли и голода.
Нет ни рыси, ни койота, чтоб сократить ожидание смерти. Это игра без прикупа.
Но на земле среди дубовой поросли он все надеется услышать
хромую поступь спасения. Ночью ему снятся свобода и полет.
А рассвет безжалостен - еще остались силы и оттого острее боль
и беспомощность. Днем появляются бродячие собаки и кружат вокруг него.
Лишь избавительница-смерть смирит эту голову, бесстрашную решимость,
грозный взгляд. Неистовый Бог вселенной порой милостив к тем,
кто просит о милости, но почти никогда к гордецам.
Вы ничего не знаете о нем, люди, сбившиеся в кучу а, может, забыли о нем.
О нем напомнит дикий, необузданный ястреб.
Прекрасный неистовый ястреб - человек при смерти вспоминает его.
2.
Если не бояться наказания, мне легче убить человека, чем ястреба.
Но этого краснохвостого можно лишь всуе пожалеть – кость раздроблена,
крыло волочится по земле, цепляясь за когти.
Мы кормили его полтора месяца, потом отпустили.
Он бродил на мысу, а вечером возвращался просить смерти.
Но не как нищий – по-прежнему гордый, не сдавшийся взгляд.
На закате я подарил ему пулю.
То, что упало на землю – обмякшие, женственные, как пух совы, перья.
То, что поднялось вверх - свирепый натиск: в страхе вскрикнули цапли
у разлившейся реки, когда он выскользнул, как клинок из ножен.
Hurt Hawk
Гриф
Едва рассвело я уже был уже на ногах,
а теперь только прилег отдохнуть
на безлесном склоне холма над океаном.
Сквозь полусомкнутые ресницы
я видел, как гриф кружит надо мной в небесах.
Он сужал круги - все ниже и ближе к тому месту, где лежал я.
Я понял - он присматривается ко мне.
Я лежал, как мертвый, а надо мной все ниже
свистели в воздухе его перья, круги все сужались.
Я разглядел его лысую красную голову
меж двух огромных крыльев, несущих этот пристальный взгляд.
Я сказал ему: - Милый, мы только теряем время.
Эти старые кости еще послужат, они не про тебя.
Но как прекрасен он был, когда соскользнул вниз
на своих огромных парусах, как прекрасен был его вираж -
в сияние океана за кромку обрыва.
Клянусь, мне жаль было его разочаровывать.
Если б меня склевал его клюв, если б я стал его частью,
совладельцем этих крыльев и глаз - вот был бы возвышенный финал,
вознесение в небеса, жизнь после смерти.
Vulture
Кассандра
Длинные белые пальцы зацепились за кладку,
придурошная выпучила глаза,
волосы всклокочены, визжит, и все равно
верит ли кто
этому потоку горечи.
Правда, Кассандра, все ненавидят правду,
легче им встретиться с тигром.
Брешут поэты, медом намазав правду,
политики и проповедники
переливают брехню из пустого в порожнее.
Слава их доброй мудрости.
Не дури, несчастная сучка!
Так нет же: жует в углу корочку правды,
противна богам и людям.
Ты да я, Кассандра.
Cassandra
Ибо абсурдно
Береги себя, когда откроется тебе страшный порожний свет космоса,
бездонный звездный омут. Но не беги от него - может, чему-то научишься.
Береги себя, когда откроется тебе вся мерзость людей - и мужчин,
и женщин. Но не беги от нее - может, чему-то научишься.
Вера, как нам тут признались, абсурдна. Она - дело выбора.
Выбери христианство - загон для овец , или коммунизм - схватку крыс.
Прикрой верой темя от людоедских звезд.
Quia Absurdum
Исполинская рана
И близко подошла звезда... гигантская приливная волна
покатилась по расплавленной поверхности Земли.
Все выше вслед звезде вздымалась волна.
Звезда вырвала гребень огромной волны -
вырвала Луну из Тихоокеанской котловины - белый холодный камень,
что светит нам по ночам.
А в Земле осталась исполинская рана -
Тихий океан с островами и военными флотилиями.
И вот я стою над океаном на скале, слышу, как
на куски раздирает полузастывший базальт и гранит,
вижу, как огромная птица взвилась вслед за своей звездой.
Но звезда прошла мимо, а Луна осталась.
Кружит вокруг своего старого дома,
волочит за собой приливную волну,
осунулась от одиночества.
У математиков и физиков свои мифы: они движутся вдоль истины,
ее не касаясь. Их уравнения лгут, но устройства работают.
Когда ложь становится очевидной, они изобретают другую.
Они отбросили теорию волн в эфире и выдумали искривленное пространство.
Но все же их уравнения разбомбили Хиросиму.
Жуткие устройства сработали.
А у поэта другие мифы.
Он расскажет, что луна появилась из Тихоокеанской впадины.
Что Трою разрушили из-за бездомной прекрасной женщины.
Из-за черт ее лица вышли в море тысячи кораблей.
Это невероятно, это похоже на правду, но религии и государства
построены на еще более странных и невозможных мифах:
что все рождаются свободными и равными - ты только прикинь!
что бродячий еврейский поэт Иисус - царь вселенной.
Нет, ты только прикинь!
THE GREAT WOUND
Реки крови
Мы победили в двух мировых войнах, которые нас не касались,
мы в них влезли, проскользнули. Силу Европы, то есть силу всего мира,
мы разровняли до уровня щебенки, до подневольности.
Мы выиграли в двух, а третья на носу.
Она будет не легкой. Легко было, когда мир раскололся на части,
но мы это поменяли. Мы тешились прекрасной мечтой о сплоченном мире.
Мы сплотили его против нас.
От этих двух войн вывелась третья. Сторожите теперь побережья,
следите за севером, не доверяйтесь рассвету, прощупывайте каждое облако.
Может, крепость Америка, как Византия, долго еще простоит меж востоком и западом
- Хочешь, смейся, но я согласен с тобой. Глупое дело - знать будущее
и подвывать о нем. Знай да молчи! Патриотизм разливается по миру реками крови
и мы в них тонем.
So many blood-lakes
Сломанные весы
3.
Резвая кровожадная куница – рыжий язык пламени,
облизавший глыбы серых камней. Внутри по-змеиному
ловкого тела - чистое страстное сердце,
о таком человек может только мечтать.
Но тебя выдает твоя храбрость.
И человек убивает тебя, будто облако прячет звезду.
Оцени по достоинству ястреба с кристаллами зорких глаз,
долговязую сизую цаплю, черных бакланов, смазавших скалы
сверкающей слизью и разрушителя муравьиных куч -
краснохвостого дятла,
что белой звездой летит под кровавыми перистыми облаками
над лесными прогалинами и темно-зелеными плесами.
Все они чувствуют свою суть, знают, чего хотят,
понимают, что такое жизнь, и она полна до краев.
А мы сбились в муравьиные кучи и в них
ссыхается наша суть, и расцветает душа.
Мы продались за игрушки и безопасность,
задумайтесь на мгновенье – мы продались за игрушки.
Скованные, усеченные люди - напряженно вглядываются
в чужие глаза и рты. Все, что требуется от них
- служить подпоркой цивилизации,
этому врагу человека, из-за которого
он повредился умом. На языке у них – прогресс,
в глазах – жажда наслажденья, в сердцах – смерть.
А твои предки были добрыми охотниками, пастухами, воинами.
Но мир полетел вверх тормашками:
от добра одно зло - вся надежда теперь на преступников.
Скоро гниль разъест города, а война их разрушит –
из-за войн гнилой дом упадет.
Горе тем, на кого упадет. Веселитесь: дом подрыт и он упадет.
The Broken Balance
Кровать у окна
Когда мы построили этот дом, я выбрал комнату
с окном на море для своего смертного ложа.
Она наготове. Кровать обычно пустует, разве что
раз в год в ней ночует гость. Вряд ли он догадывается,
что в нее ляжет потом. Я часто захожу в эту комнату.
Ни антипатии, ни предвкушения. Вернее, и то, и другое,
но они настолько равны, что уничтожили друг друга -
в осадок выпало лишь кристальное любопытство.
Нам позволяют довести до конца то, что мы должны довести
до конца. А после раздастся что-то похожее на музыку
и за сценой из утесов и неба терпеливый даймон
стукнет посохом в пол и трижды позовет:
"Джефферс, пошли!"
The Bed By The Window