* * *
Я любил воровку на доверии,
Самое последнее жулье,
И теперь гляжу глазами Берии
Я на фотографию ее.
С этой вот Степанченковой Ольгою,
Признаюсь, чего греха таить,
Мне хотелось поделиться койкою,
В плотское сожительство вступить.
А воровки с чуткостью пугающей
Понимают, что попались мы,
И с улыбкой многообещающей
Тут же просят денежку взаймы.
Ты тогда услышишь много лестного
Об уме, о красоте своей;
Не предвидя ничего бесчестного,
Ты, конечно, денег выдашь ей.
И, в свою уверовав недюжинность,
Целый год прождешь и крякнешь: «Да,
Ссылки на дела и на загруженность
Не заменят денег никогда.
Если уж тебе я нравлюсь менее,
Чем ты говорила в оны дни,
Бог с тобой, отправь меня в забвение,
Только долг сначала мне верни».
Услыхав про долг, такие гоблины
Тут же растворяются во мгле,
Да и денежки давно угроблены –
На тупых альфонсов в том числе.
В зеркало заглядывая, ойкаю:
Старый хрен, сплошная седина,
Как же я связался с этой Ольгою,
В ней же гнилость явственно видна?
Но когда в просторах мироздания
Человека нет, куда ни глянь,
То порой возводишь в перл создания
Вот такую конченую дрянь.
Те, кто не желал обогащения,
Нынче разбежались кто куда,
А когда недостает общения,
Всякой дряни веришь, господа.