Я обрежу волосы покороче, слишком тяжка память – в "до пят" концах.
Я прикрою взгляд свой густою чёлкой, чтоб не видно – маски, ни черт лица.
Город мой простуженный, мой болезный, я не гость, я – тень средь твоих домов:
вдоль траншей не Жёны бредут, невесты – по тропе профанов и дураков.
Иль простых мечтателей... Как угодно, хоть «Хранящей грёз» твоих назови,
грёз, что не сбываются ежегодно – в час, когда над праздничным* бой звенит.
Я однажды «Верное» загадала, одиночкам счастья всегда – лишь край,
только малое: «Мало, любви так мало! Всем (на всех) не хватит, наверняка…»
Слёзы – есть иное, живое чувство, с примесью снотворного – антидот.
Часто вяжет – пусто, пустейше-пусто: длинный, в бесконечности, коридор
примыкает к залу, чтоб хворью кухни не знобило в сумерках. – Отболит!
Ну, а стол накрыт планомерно, будни... злы, сгущаясь тучно, как волчий рык.
Мне ж, в терпенье – сильной: вождям привычно в нишах стен баюкать во тьме волчат.
Сквер напротив окон – мой Бог, величье! Жаль, что гости сквера отнюдь молчат
в перелётной жизни. И сны – кочевны, иногда напомнят: февраль, среда.
Вскользь, юлою вертятся дни-недели, начиная кукситься в понедельник,
(лишь бы не метели, опять метели...). В перемёрзшем кране "струит" вода
от нехватки мужества для напора. Выйди в кокон холода – позови
мир чужой, обветренный, заоконный, тот, в который втиснуться норовишь
частью нерушимой, безмерной веры. Вера – звучно с «Вербное»: встань, дыши...
– Отогреть ладони б мои, колени. Здесь, вне лога крепости – ни души!
Я сбегаю с пятого – вниз – на нижний, торопыга, словно за мной чума
куролесит: «Милая, от обиды, мне поверь, никто не сошёл с ума,
положись на память мою седую. Фейк и чёлка – глупо! Не фант – простИт*».
Я иду по городу – в ночь земную, чтобы вновь рождённое возрастить –
акапельно, в звуках дождя со снегом.
Право ль одиночество? Чёрств базальт.
Вот, запнусь о прошлое, – кто-то метко стрелки часовые взведёт назад:
в день забытый. Нужное упустилось, что-то важное: «Ёкнет? Нет, не скажи».
Боже, отчего ж не так, не прижилось?..
Жить спешишь – кончаются этажи!
Дальше – лес, дремучий и беспробудный, в прошлом –
сквер влюблённым двоим – родной.
Мы ль титаны рода: ты – Волхв, я – Будда?
Кто из нас сильнее? Наверно, Он...
тот, в немой свободе – подобен ветру, заметает память, судьбу и быль.
Впереди – туманами километры, над главою тонны, котлы воды
в сей купели. Более не знакомы.
Под ногой – всё так же тверда земля.
Ты – искатель клада, тайн Персефоны; я – слуга Асклепия, заживлять –
моё дело раны от стрел, сквозные, жизнь, в которой, с вОрхом*, недолюбил.
В веке прошлом были ж, однажды были...
Быть с тобою праведниками могли б.
«Навсегда, навеки...» – сжимались руки, не разнять, немели аж кулаки...
Дождь кропил новеллу: «Аз, Веди, Буки... Буки, Веди», – сломанный алфавит
нам казался гимном: «Люби до Неба! До, в мельчайшем, крайнего уголка...»
Встрепенулась.
Он уходил за хлебом – в день обычный, приторней молока.
Резкий шаг: догнать, я успею. Ныне – шаг летучей "ходиков"* в этажах.
Дворик, сквер, аллея: она, он... Они ли?..
В тонких пальцах – перстень, букет "Ред Шарм".
– Блеф!
Скромны вопросы, острей иголки. Час – издёвкой, сцена, издалека...
Боль, озноб, провал... ... ... Пульс.
– Дурная чёлка! И мне вроде – двадцать, ещё пока…
* праздничным столом
* см. "упрощает вид"
* см. "с избытком"
* см. "лифт"
© Кайгородова Светлана
/ iiijiii В Конце Тоннеля. 2023 /