Фронтовой городок из рассеянных душ /а когда-то – четыреста тысяч/
узнаёт не себя в отражениях луж от разрыва до нового свиста.
Запечатана вера в ушедших богов, мы давно на шлагбауме тризны
Артиллерия – мать и чума городов, артиллерия властвует жизнью.
Мне ещё повезло – я дышу и живу под /надолго?/ отсроченной крышей,
обхожу силуэты теней наяву /слишком многие – Там, уже выше/…
И хотелось бы верить, но книга мала /телефонная/ – минус в контактах,
исчезают соседи, дома, паспорта и носители смеха /де-факто/.
Междулетья обстрелов берут свою дань /прижимаются к стенам синицы/,
вместо чистого неба – кровящая рвань и стальные, бесстрастные птицы.
Фронтовая сирень, удушая, пьянит несозвучностью вязких окраин,
винегрет из асфальта – диковинный вид в первый год, а потом – привыкаешь…
Нас когда-то – четыреста тысяч имён /телефонная книга всё тоньше/,
фронтовая особенность стыка времён – не смотреть на тяжёлую ношу.
Может – выживем, странно – но это не цель, научились хмелеть от рассвета,
только в первые годы пугает тоннель, а за ним – будет новое лето.