Судьба

Я пуля.
Отлита была я
из смертоносного свинца.
Котёл облизывало пламя
и, как сакрального тельца,
кусок металла положили
на дно.
Немного погодя
свинца расплавленная жижа
запузырилась, как вода,
и закипела.
Понемногу –
осанна богу ремесла –
в своеобразную опоку
тихонько струйка потекла.

В тот миг моя судьба-злодейка
и завертелась,
как-никак               
я зародилась в пулелейке,
как в тигле – бронзовый пятак.
Казалось,
муки не напрасны,
когда меня
особняком
усердно смазывали маслом
и тёрли чистым лоскутком.
Затем не день не два в футляре
хранилась я,
но как-то раз 
зимой
в лесу
меня достали
и, выставляя напоказ
по распорядку этикета, –
«гремит о шомпол молоток» –
забили в дуло пистолета,
насыпав после на глазок
сухого пороха на полку.
Потом,
я помню,
чья-то тень,
на снег отбросив треуголку,
взвела решительно кремень,
и тут из дула,
как комету,
меня извергло:
трах-бабах!!!
Был пистолетный выстрел меток,
и я вонзилась прямо в пах
тому,
кто целился напротив,
он пошатнулся и упал,
кровь тут же брызнула из плоти,
то был наследный Ганнибал…

Простите.
Я не виновата.
Кто виноват?
Ответа нет.

Должна была убить солдата,
попался под руку поэт.
Я вместе с русскою святыней
была зарыта той зимой, 
и мука чёрная поныне
меня терзает под землёй.
Всего-то капелька металла,
но маюсь,
как на дыбе, я:
за что меня так наказала
немилосердная судьба?

Я пуля-дура,
повсеместно   
я сею смерть,
и всё же я
Поэта вечная невеста,
Поэта верная жена.