Дом Петра Петровича одиноко стоит метрах в ста пятидесяти от деревни. Горела когда-то деревенька, потому его дом и оказался на отшибе. За плечами Петровича две войны, лагерь и шестьдесят пять лет жизни. Его лицо и руки с синюшным оттенком в глубоких морщинах и шрамах. После войны по ложному доносу попал он в Севвостлаг*. В пятьдесят втором году вернулся истощённым, ослабевшим от голода и болезней стариком. По возвращении из заключения деревенские мужики и бабы сторонились его. Лишь только три старухи да дед Кузьма кланялись ему и заходили в дом. Они-то уже не боялись ни злых сплетен, ни доносов: их сыновья сгинули в лагерях. Понимая, что у Петра ничего съестного нет, они приносили ему домашнюю стряпню. Благодаря этому он окреп, а потом платил им добром: отбивал косы, колол дрова, чинил крыши, нёс пойманную в речке рыбу.
Эта речка течёт недалеко от его дома, метрах в тридцати от огорода. В летний зной она манит к себе чистотой и прохладой, а её певучее журчание успокаивает и радует сердце. Здесь он даже улыбается, вспоминая отца, мать и Веру – любимую жену. Ведь около этой речки он родился и вырос, а под этой раскидистой ивой признался в любви Вере и позвал её замуж. Долго у них не было детей. Только в тридцать втором году родился долгожданный сын Виктор. Веры не стало в сорок девятом. Не дождалась она своего Петра. После смерти матери Виктор уехал в город. Кто-то помог ему устроиться на завод учеником, а за тем его перевели в рабочие. Через пять лет он женился и вот его сыну Артёму уже десять лет. На летние каникулы Виктор привёз его к деду на всё лето.
Деревенские мальчишки встретили Артёма неприветливо. Они не брали его в свои игры. А тот не знал, почему его прогоняют. Он ведь ничего плохого им не делал.
– Дедушка Пётр, почему мальчишки со мной не хотят играть? –
– Ты подожди маленько, Артемий, будут играть с тобой, да ещё как будут! – Подбадривал дед. Время шло, а мальчик одиноко поглядывал на весёлые игры ребят. Подходить близко к ним он перестал, а всё чаще уходил с дедом на рыбалку и Петрович терпеливо учил его рыболовному мастерству. Сколько радости было у парнишки, когда на его крючок попадалась рыбка. Если деду нездоровилось, Артём один ходил к реке. Намедни он поймал четыре окунька и штук пять плотвичек. Здесь же на берегу к нему подошёл долговязый парень лет пятнадцати и с силой оттолкнув забрал весь его улов. Мальчик пришёл домой без рыбы и рассказал деду о случившемся.
– Ничего, Артемий, и на нашей улице будет праздник. Говоришь длинный, рыжий? Это внук Гурия. Ты с ним не связывайся. Это его дед меня «чужим человеком» назвал, а твою бабушку Веру гонял на лесоповал всю войну и после. Оттого она слегла и так рано от нас ушла. Не женское это дело лес валить. В декабре сорок первого года моя Верочка, а твоя бабушка должна была родить. Родила до срока мёртвого ребёночка. Ведь Гурий гонял её на работу даже в самые лютые морозы. Своих-то сестёр и жену берёг. –
– Дедушка, а почему же он гонял бабушку? –
– Да за муж за него она не пошла, когда была молодой. А пошла за меня, ведь мы-то любили с ней друг друга. Ну, а он злился да грозился отомстить. Через много лет он отомстил и мне, и ей. На войне он не был, четырёх пальцев на левой руке у него нет. В деревне его прозвали беспалым и девчонки не хотели с ним встречаться ещё и потому, что он был ябедой. Женился он на Дарье из соседнего района. А был он тогда председателем нашего колхоза. Вот и властвовал. Многие через него и ещё через нескольких сельчан в лагеря попали. Не вернулся из них никто, кроме меня. –
– Дедушка, а какие это такие лагеря? –
– Ну разумеется не пионерские, Артемий. Это места заключения, о которых вспоминать страшно: голод, холод, работа по двенадцать-четырнадцать часов, смерть. –
Дед устремил свой взор на стену, как будто что-то на ней видел и говорил:
– Колыма-Колыма –
Ледяная тюрьма,
Не забыть мне тебя никогда.
Чашей горя сполна
Напоил сатана…
Вот такая случилась беда.
В «волчьей яме» сидел
И не пил, и не ел,
А мороз пробирал до костей.
Кто придумал сей ад?
Лучше б пуля иль яд,
Чтоб не видеть безбожных вождей.
Почему я живой
И вернулся домой?
Видно Бог для чего-то хранил.
Видишь сколько крестов…
Значит каждый – Христов!
Значит Бог и грехи отпустил!
Он опять помолчал, подумал, посмотрел на внука и хлопнул себя правой ладошкой по голове, мол ох я-дурень-то какой. Он же ведь совсем малец! Потом зашептал:
– А давай-ка мы с тобой, Артемий, забудем этот разговор. Ты никому не сказывай мои слова. За них могут опять отправить далеко и надолго. Ты понял? – Спросил дед и прикрыв левый глаз поднёс указательный палец к губам.
– Да, дедушка, понял. –
– Ну вот и хорошо. А вечерком, если мне полегче будет, мы с тобой пойдём и наловим рыбки. –
Вечером следующего дня они сидели у речушки под раскидистой ивой, под той самой... Артём радовался, что у него клюёт. За камышами ловили мальчишки, а с ними и девчонки устроили ясли для своих младшеньких сестричек и братишек. Они натаскали соломы из скирды, застелили ею землю и в центр этого ковра посадили малышей. Те грызли яблоки и поглядывали на вылетавшую из воды рыбку. Двухлетняя внучка Гурия уснула с яблоком в ладошке. Кто-то из ребят принёс картошку, и мальчишки разожгли костёр из собранных сухих веток и палок в полутора метрах от малышей. Разгорелось хорошо, а они всё подбрасывали и подбрасывали хворост в огонь, а поверх него накидали картошку и опять бросали хворост.
Поднялся ветер. На воде появилась рябь. Рыба перестала клевать. Петрович предположил, что вероятно будет дождь и они с внуком решили идти домой. В этот момент послышался истошный детский крик. Артём с дедом повернули головы в сторону ребят. Ветер перекинул огненные искры на соломенный ковёр. Сухая солома воспламенилась и огонь побежал и в одну, и в другую стороны по кругу, и к центру. Одна девчушка схватила своего братца и поспешила в деревню, а другие со страхом смотрели на длинные огненные языки и никак не решались подойти. Малыши плакали и тёрли ладошками глаза.
Пётр Петрович вылил на себя воду прямо с рыбой и заторопился к детям.
– Артём, набирай воду и бегом за мной. – крикнул он. Обхватив одного малыша, стащил его с соломы. Та разгоралась очень быстро. Вот-вот огонь коснётся детей. Артём приволок воду и дед, вылив её в горящие ясли, потребовал ещё. Сам же схватил второго ребёнка и стянув его с соломы посадил метрах в пяти от огня. Палкой раскидал часть горящего ковра и вновь плеснул водой, принесённой внуком. Перенёс в безопасное место ещё девочку.
– Мальчишки, а вы чего же воды не подаёте? – крикнул он. И мальчишки как бы очнувшись тоже выкинув рыбу из вёдер, устремились за водой.
Из деревни бежали несколько женщин, а сзади них ковылял Гурий.
Пётр Петрович освободил из огненного плена ещё парнишку, а один мальчик отвернулся от пламени, и на коленках пополз сам с соломы на траву. Оставалась одна внучка Гурия. Артём подал очередное ведёрко с водой, и дед плеснул его рядом со спящей девочкой. Вода попала ей на лицо, она проснулась и заплакала. Петрович поднял её с соломы и покачивая на своих руках шептал:
– Ну успокойся, успокойся, малышка. Всё позади. – А мальчишкам крикнул, чтобы те побольше вылили воды на солому.
Женщины разглядывали своих детей, нет ли у них ожогов. У одного ребёнка были опалены волосы. Подошёл Гурий и Петрович отдал девочку в его руки. За тем они с Артёмом собрали свою рыбу и ушли домой.
Ночью Гурий спал плохо. Во сне он видел всех сельчан, которые по его вине попали в лагеря. Они с суровым видом смотрели на него из-за колючей проволоки и его одолевал страх. Он увидел и мёртвого младенца, который открывал рот и кричал: – Гурий! Что же ты, Гурий? Гурий, ты виноват! – Он подскочил от увиденного и больше не смог уснуть. В его душе было скверно. Выйдя на улицу, всё курил и курил, пока не проснулись домашние. А когда во двор вышел его долговязый внук, то подозвал его и строго приказал больше не трогать Артёма.
Воскресным утром позавтракав Петрович с внуком сидели на скамейке под окнами дома. Солнце ласкало их своими тёплыми лучами и на душе было светло и радостно. Артём увидел идущих в их сторону двух женщин и девочек. Сколько же добрых слов услышал Петр Петрович от них за детишек, которых вчера спас от огня! Одна женщина протянула ему кулёк с пирогами, а другая банку с земляничным вареньем. А дед, глядя на внука, сказал, что, если бы не Артём, он ведь за водой бегал, я бы не успел. Больной я теперь совсем стал. Так-что-благодарность-то Артёму. Без воды огонь трудно потушить. И женщины обернув свой взор к Артёму благодарили и его. Мальчик смущался, но улыбка не сходила с его глаз и губ.
К дому подъехал чёрный автомобиль из которого вышел генерал. Вышел, чтобы ноги размять. В нём Петрович узнал Александра Васильевича Горбатова и радостно крикнул: – Да к нам гости пожаловали! Какими судьбами Вы к нам, Александр Васильевич? –
Генерал смотрел на Петра, но не узнавал, да и можно ли всех упомнить с кем он служил и воевал. Но, чтобы не смущать старика ответил: – Да навестить своего боевого товарища заехал. Здравствуй, здравствуй, дорогой мой солдат! – Он протянул свои руки к Петру Петровичу, и они обнялись. На глазах Петра появились слёзы. – Не думал я, Александр Васильевич, что мы с Вами опять встретимся! Вот ведь радость-то какая! – Женщины и дети с интересом наблюдали за этой трогательной сценой. А генерал крикнул водителю, чтобы тот достал провизию. – Чайком-то напоишь своего командира? – Обратился он к Петровичу. – Как же не напоить дорогого гостя! Самовар ещё горячий. – И они пошли в дом.
В деревне приметили чёрный автомобиль, и вереница людей потянулась к дому Петра. Собралась почти вся деревня, чтобы узнать, кто приехал и за чем. Мальчишки облепили автомобиль со всех сторон. И всё-то им хотелось потрогать.
В доме пили чай и вспоминали места сражений и боевых друзей. В беседе Александр Васильевич вспомнил Петра. Он ведь лично вручал ему трофейные немецкие часы и бритву. Теперь узнать Петра было сложно. Сильно он постарел. Петрович начал было рассказывать о том, как побывал на Колыме, но Александр Васильевич его остановил, сказав, что он тоже там сидел два года и всё знает не понаслышке. А когда вышли на улицу он вынул из машины свою только что изданную книгу «Годы и войны» и протянул Петровичу. А Артёму подарил пилотку, по случаю оказавшуюся у него в машине. Он одел её сам на паренька и произнёс: – Внук, «береги честь смолоду».
Кто-то из деревенских попросил военного что-нибудь сказать народу и генерал, обняв левой рукой Петровича произнёс: – Товарищи, прошло двадцать лет после окончания Великой Отечественной войны, но мы помним и никогда не забудем наших героев, таких как Пётр Петрович, даровавших нашему Отечеству свободу! –
– Какой же он герой, если в лагере сидел? – Выкрикнул долговязый рыжий парень.
– Так вероятно в вашей деревне доносчик хорошо поработал? Видно ему показалось, что Пётр Петрович враг народа и он донёс свои предположения куда следовало. Так? – Сурово крикнул генерал, глядя в глаза мужиков. Сам-то небось и пороха не понюхал, а с войны пришедших сдал. –
Глаза Гурия забегали налево и направо. Он видел, как тот или другой сельчанин переводил взгляд на него. И развернувшись поспешил домой. За ним потянулся и тот долговязый.
Александр Васильевич продолжал свою речь и народ внимал его словам. За тем ещё раз обнявшись с Петром сел в автомобиль и уехал.
Народ разошёлся, а мальчишки окружили Артёма и просили у него подержать и примерить пилотку. Потом они играли в лапту, в вышибалы и в городки. День пролетел очень быстро.
Вечером подходя к спящему внуку, дед заметил улыбку на лице мальчика и тихонько шепнул: – «Ну, внук, вот и пришёл на нашу улицу праздник».