Почти сонеты к Амедео Модильяни

Рая Галли
МодИ, евреи все таки и мы,
В каком колене выжившего стана
Добрались наконец до Ханаана
Неважно,  я стою в Оранжери.
Твои иконы смотрят со стены
На  шею( не мою - бенедиктина)
Торчащую из сумки  длинно длинно
И до сих пор одним тобой пьяны.
Как и в сонете старого барана
И я сюда пришла из ресторана,
Гашиша палец принесла в кармане-
Овца овцой  и улыбаюсь Жанне-
С застрявшим в горле русским звуком «ыыыыыы»

Летающая женщина найдет
Аэродром разлуки, плюнет смерти
В компот и никогда не будет третьей,
На тротуаре завершив полет,
Не пощадив того, кто не посмел
 Нарушив сроки выскочить из лона
До умопомрачения влюбленной
В почетном карауле голых тел
Фиалок вознесенного Монмартра,
А на кресте висит козырной картой
Чужое небо - саван без карманов
Для гениев чахоточных, а в баре
Кадиш по невозможному сефарду
Читают ашкеназы из черты
Оседлости - Шагал и Хаим Сутин ,
гой Пикассо  и в этом абсолюте
Не выпадет в осадок пустоты

Махмади, и поныне правят blyadi
Торгующие чувством и талантом
 И назначают бездарей в атланты
В угаре беспринципных, адских свадеб,
А войны мировые носят числа-
Париж бомбили, помнишь, ты и Жанна
В полупустое нёбо чемодана
Бросали кисти, краски, платье, холст,
Сбегая от войны под щит из звезд
Винсента на Лазурном побережье
И миру мир уже не будет прежним :
Париж был сдан без выстрела, без слез,
А ты лежал один на Пер Лашезе,
Шанель, подстилка бошев в крематорий
Послала компаньона, выпив море
Чужого горя, во Вторую, буревестник

А в сорок третьем, проклятом , ужасном
Не вовремя скончался друг твой Сутин
И в Улье побратавшиеся люди
За гробом шли, гроб сколотил Пикассо,
Да, да, не удивляйся, а потом
Был арестован друг твой Макс Жакоб,
Гестапо арестован, не проси
Меня заткнуться - он погиб в Дранси,
Помеченный желтеющей звездой,
Крещеный жид, давай за упокой
Поэзии, не чокнувшись, лехаим
Поднимем в этом людоедском мае
И Жанну не заставим ревновать,
А завтра я приду к тебе опять

Приду на Пер Лашез, простоволосо,
Забив на мрак хиджабов , расскажу
О том, как победил ислам, mon chu,
Любителей  la vie la vie en rose,
Отвечу без кавычек на вопросы
Пока летит отара черных коз
С холмов царем воспетой Самарии
На языке навязанном Россией,
А ты по - итальянски
 Вопроси:
«CHE VUOLE QUESTA MUSICA STASERA»-
Ни я не ты не изменили вере изгнанников прекрасных, si, si, si
Безбожников вернейших Бог простит
Если опять, на страже не проспит

Не двадцать семь, а тридцать пять- немного
В обойме жизни, но зато каких!
И был бы Данте жив тебе бы стих
Не я, а он, писал бы  и у Доги
Бессмертный вальс для ритма одолжил
Для круга бесу проданного века
Усатым тараканам на потеху,
Кайфующих в Галактике могил.
И все таки стихи рождались, да
И после Аушвица, Хиросимы,
И после Кхмеров Руж- неистребимы,
И светит незнакомая звезда.
И снова мы оторваны от дома,
На набережной недоисцеленных
Стоит Поэт от дома отлученный

Ты помнишь, помнишь Анну, Амедео?
И этого гонимого еврея
Она благословила за талант
(Не прогибался под гэбню гигант)
Невзрачный и ранимый, рыжийрыжий,
С тобою разминувшийся в Париже
И в веке- волкодаве, Анне жали
На счастье туфли,  помнишь, как она
Их сбросила у столика едва,
 Едва Присела, и твоя рука
Подбросила в один из них записку,
Она пришла, стихи всю ночь читала,
Открой мне - это много или мало
Для не боящейся ни красоты, ни риска?

И возгорелось ли из искры пламя?
Ты рисовал ее шестнадцать раз,
От холода прикрыв сияньем глаз
И лишь один портрет остался с нами-
Чеканный и суровый  ханский род
 Не прятался в надменной недотроге,
Которой быть и быть в стране без бога,
Там где к несчастью был ее народ.
400 часов в очередях,
Расстрелян Гумилев
И Мандельштаму
Могилой стала выгребная яма,
Цветаева повесилась, но Анна
Граниту петербургскому под стать,
Не перепеть ее, не исчерпать

Как много было девушек, хороших,
Как много было ласковых имен,
Но пусть они вас больше не тревожат,
Вечерний звон, парижских храмов звон…
Монмартовских Монтекки с Капулетти,
Вас с Жанной, Амедео, и в земле
Пытались разлучить и те и эти, особенно фанаты божоле,
Суфле, лягушек, жемчугов на шее,
Воскресных показух латинских месс,
И дочери любившей иудея
Сильнее жизни и земных чудес
Не разрешать покоиться с любимым
Под каменной плитой в одной могиле

 Нет повести печальнее на свете,
Ее не удержали даже дети-
Рожденная девчушка и второй,
Которого взяла она с собой,
Не ведавшего  выдоха и вдоха,
- [ ] Расплющенная в чреве мамы кроха,
но ты, МодИ, полета из окна
Не видел, потеряв тебя она
В одну секунду разучилась жить,
Умевшая неистово любить
Тебя, теперь ты знаешь, мон ами,
Как Жанн твоя в объятиях любви
Тебе, не богу, возвращала душу,
А впрочем богом для нее , oui, oui,
Былтыбылтыбылтыбылтолькоты

Каких то восемь вооосемь тощих лет,
Лет-недостачи до пенициллина…
Ступени в небо стелют цеппелины
Я поднимаюсь - никого в нем нет
Твои иконы смотрят со стены
И стены плача рушатся , записки
Восточный ветер гонит по английски,
Абсента нет, придется выпить виски
 и солнцу подарить твои штаны:
Оранжевый - оранжевому,
Красный -
кликуша светофорит
Не напрасно,
Я выбираю черный, Амедео,
И ни о чем не плачу, не жалею