Я в меру своих скромных сил пытаюсь объяснить почтенной публике, какой смысл переводить то или иное стихотворение. Но идеи мои пока малопопулярны.
Суть их в следующем: искусство - это только новое. Вот эту новизну, если она еще не выявлена и не перенесена в русский язык, стоит переводить. Все остальное - мартышкин труд.
Подобная ситуация со стихотворением У. Одена "Похоронный блюз".
Я его, кстати, шедевром не считаю, но где в нем скрывается возможная новизна, мне кажется, я вижу. Ничего нового не присутствует в первых трех строфах. Содержащееся в них ерничество - осетрина второй свежести.
А вот в последней строфе - острая ирония, передаваемая лексикой стихотворения. В ней и находится новизна.
В самом деле, герой или героиня стихотворения вроде бы вне себя от отчаяния.
Однако следит за тем, чтобы земля и околоземное пространство были аккуратно упакованы, не дай бог что-то поломать. Оно все еще пригодится, вероятно, когда придет следующая любовь. В последней строке присутствует слово "еver" - "навсегда", однако оно потешно сопровождается в двух местах словом "now" - "сейчас". Если бы Оден хотел добавить трагизма, он бы сказал
"The stars are not wanted ever" ("Звезды не понадобятся больше никогда").
Но говорит следующее:
"The stars are not wanted now; put out every one,
Pack up the moon and dismantle the sun.
Pour away the ocean and sweep up the wood;
For nothing now can ever come to any good".
"Сейчас тут звезды не нужны, все выключи, не пропуская ни одну,
и солнце разбери, и упакуй, как следует, луну.
Слей океан, и вычисти из леса бурелом.
Сейчас навеки все напрасно, проку нет ни в чем".
(Полный перевод тут: http://stihi.ru/2023/06/07/2900)
Последняя строка вызывает в памяти комическую строку стихотворения А. Милна из сборника "Вот нам и шесть!" ("Now We Are Six", стихотворение "The End").
"В шесть я смышленый, просто беда.
Шесть теперь мне будет всегда".
("But now I am Six, I'm as clever as clever.
So I think I'll be six now for ever and ever").
Собственно, достаточно иронична уже последняя строка третьей строфы:
"I thought that love would last for ever: I was wrong" ("Я думал, что любовь - навек. Я был не прав").
Позвольте, но ведь настоящая любовь - она навеки. Как же так?
Всю эту иронию, на которую безошибочно указывает лексика, напрочь на замечают
переводчики (заменяя эту лексику на нечто "более трагичное").
Григорий Кружков:
"Тушите все огни – не нужно больше звёзд,
Снимайте солнца шар, срывайте неба холст,
И океан в лохань сливайте, господа; –
Ведь больше ничего не будет никогда".
Холст у него, как в каморке у папы Карло, неаккуратно срывают, а слово "now" в последней строке он проигнорировал.
Иосиф Бродский:
"Созвездья погаси и больше не смотри
вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти".
Бродский, в общем-то, правильно переводит три первые строки,
но, видимо, считает, что у Одена все по серьезному.
Поэтому комическое "nothing now can ever come" он, выбрасывая "now", заменяет на патетическое "отныне".
В целом можно констатировать, что ни один из известных нам переводчиков с переводом этого стихотворения не справился: новизна его осталась неопознанной и, соответственно, не переведенной. Переводчики, похоже, сочли, что новизна этого стихотворения в сочетании ерничанья первых строф и "настоящего" трагизма последней строфы.(Сочетание ерничания и трагизма - вещь не новая. Вспомним хоть "Гамлета").
Надеюсь, мы показали, что смыл и новизна стихотворения Одена вовсе не в этом.