Осень – это маленькая смерть,
то ли слякоть под ногою, то ли твердь,
желтовато-красно-бурые деньки
поджидает омут времени реки.
Смерть впивается иголкой в небеса:
дождик хмурится; прострации коса
тусклым лезвием проходит по полям,
добавляя веса маленьким смертям.
Участковый потянулся за грибком,
у грибочка ж неуемный в горле ком –
осознание пришло: не избежать
смерти маленькой и некуда бежать!
Смерть большая – это, значится, зима,
всё, что осенью не сгинуло, то тьма
в белом саване лопатой до кости
постарается, поверьте, доскрести.
А пурга заводит этот самый марш –
похоронный; продолжается демарш
града стольного, что смерти вопреки
осаждает прорубь времени реки.
Участковый задержался у грибка,
поглядел неспешно прямо в облака,
но оттуда лишь безмолвие и снег,
навевающие: смертен человек.
Жизни маленькой желанная весна:
смерть не более, чем отголосок сна,
почек брызжуще-зеленоватый сок
увеличивает в сердце кровоток.
Время кается за прерванный полёт,
оказалось: виноват треклятый лёд,
но теперь оно оставило погост,
жизни маленькой дарующее рост!
Участковый примостился под грибком –
молоточками по крыше майский гром,
пусть же дождика алмазная струя
разукрасит панораму бытия.
Летом делается больше всё на раз:
солнце-блюдечко – величественный таз,
звезды-пуговки с игольное ушко
отрастили золотистое брюшко!
Погляди же: вот и времени река –
полноводна, даже синь и облака
отражаются в ее живой груди,
обещая пропасть жизни впереди.
Хорошо бы этим летом под грибком
с участковым поболтать о том о сём:
надеваю китель форменный опять –
сам с собою говорить, себя искать!