Накалено, но солнце пашет
без передышки, как батрак,
оно недугом опояшет
и гриб, и дерево, и злак.
Небесный колокол огромный
уж раскалился добела,
тая в себе тот ужас темный,
что не вмещает даже мгла.
И это – ужас пред пробелом –
не просто сгустком пустоты,
но несуразности на белом
листе, исполненном тщеты.
И хоть бы точечка..! Застыла
слепая мысль, что терпит крах
под гнетом белого светила,
не находя исхода, ах!
То своеволие пробела,
что губит замысел и Вещь,
а в поэтическое тело
порой впивается, как клещ.
Луч выжигает всё живое
и воплощенное в словах,
а вместо них: пробел – иное
и на земле, и в небесах.
От нестерпимости сиянья
в глазах становится темно,
но в подземелье подсознанья
не открывается окно.
Укоры выжженных страничек,
опустошенные поля,
леса без зелени и птичек –
взамен пробелов штабеля!
Они бесчинствуют (доколе?),
в речах, и в памяти, и в снах –
так паралич приходит воли,
а с ним дрожание в руках.
Пробел пробелом погоняет,
растя и в ширь, и в высоту,
покамест бытность исчезает –
терпеть сие невмоготу..?
И вот в душе вскипает туча,
переполняя пустоту,
воспламеняя ум и муча,
она несет слова листу!
Оживший ветер вдохновенья
раскалывает небеса,
тревожа колокол забвенья,
высвобождая голоса
вконец измученной природы,
в чьем теле властвует пробел,
и озаряют тотчас своды
небес набеги желтых стрел.
Гроза ж, что магия, что Вуду:
мелькнул, как молния язык,
и капли слов уже повсюду –
пробел скукожился, он сник!
Листок ему да будет пухом,
слова ж – каменья черноты
меж бытием, строкой и духом
воздвигнут светлые мосты!