Увы, как тяжко быть поэтом.
Толпа — удел её простой.
Толпа общается с толпой.
Толпа, особенно в пивной,
Да в состояньи разогретом
Такие выдаёт сонеты,
Что Даль мотает головой.
Ну, неолит!
Ну, мезозой!
Что их проблемы нам, эстетам…
Толпа общается с толпой.
Удел поэта — он иной.
Поэту, чтоб излить весомо
Свой лейтмотив,
Не нужен Хомо.
Поэт, он воспаряет к ведам,
Поэт общается с луной,
И с фонарём, и с турникетом,
И с брошенным велосипедом,
И с одинокою сосной,
Вступает в споры с табуретом,
Полемизирует с тахтой.
Да что тахта! Деталька быта.
Когда чутьё ведёт пиита
И дух его летит борзо -
Все тайны для него открыты.
Он может всё!
Знакомый мой с великим смыслом
Любил болтать с чугунным сфинксом.
Причём и понимал того.
«Рембо — ничто? А как Гюго?
Да что Вы говорите! О-о-о!
Другой поэт, он здрав умом.
Но ходит к девушке с веслом.
Она давно в соседнем парке
Застыла в трансе вековом.
Чего он там, какие строки
Ей с чувством изливал высоким…
Се тайна есть велика, но
У дамы розовели щёки,
Хоть быть такого не должно.
Поэт, он уязвим весьма,
Живя в толпе рациональной.
И на душе многострадальной
Порой нет места для клейма.
Но вот, кряхтя, презрев хулу,
Он снова припадает к лире,
Чтоб доказать, себя транжиря,
Что нет в жестоком нашем мире
Преград пытливому уму.
И он творит, устав бояться
Ролей героя и паяца,
Чтоб получить от чужаков
И град заслуженных оваций,
И град заслуженных плевков.
Терпеть, снося и то и это.
И приползать в своё гнездо,
Чтоб слившись с ветхим табуретом,
Шепнуть: «Как тяжко быть поэтом.»
И тот в ответ шепнёт: «А то!»