Слова исчезают
Мы в тишине
Рисуем продолжение ©
Разговоры с отцом у нас никогда не отличались душевностью. Он обычно суров и немногословен. Когда я кладу на стол перед ним и спрашиваю про клинок, даже не выказывает удивления. Молча берёт его в руки, вертит и сухо отвечает, что подарил мне его в детстве. Но после небольшой паузы, смягчившись, добавляет, что маленьким я часами его разглядывал, точно зачарованный. Мне же хочется большего - узнать, откуда этот клинок вообще взялся.
Допив чай, отец отодвигает стакан и вытаскивает из кармана пачку сигарет, взглядом спрашивая разрешения закурить. Я киваю и встаю за пепельницей. Он приваливается плечом к стене и, сделав затяжку, неторопливо, короткими фразами начинает рассказ.
Дело было, когда он учился на последнем курсе лесотехнического института. Проходил преддипломную практику в нашем лесничестве. Наматывал километры по лесу. Как-то раз шёл, на ровном месте запнулся, упал. Перед самым его носом оказался этот серебряный клинок. Пока он его рассматривал, где-то над головой услышал слабый писк. Обнаружил браконьерскую ловушку и бьющегося в ней зверька. Тем самым найденным клинком и освободил. Вот и вся история.
Отец вдавливает окурок в пепельницу, прокручивая и сжимая грубыми шершавыми пальцами светло-коричневый фильтр в гармошку. Я думаю, что рассказ окончен, но неожиданно отец продолжает.
Клинок некоторое время лежал у него в нижнем ящике письменного стола, пока я его там не нашёл. Тогда отец и подарил его мне. Однако это не всё... Отец, сознательно ли, или так выходит ненароком, делает эффектную паузу. А потом говорит, что до тех пор, пока не привёз домой эту штуковину, ему снились странные сны. Я напрягаюсь, но сдерживаюсь, чтоб не засыпать его вопросами. Мы никогда не говорили с ним на темы секса и тому подобное. И я чувствую страшную неловкость.
Когда отец по работе уходил далеко в лес и ночевал в сторожке, ему являлась во снах девица. Отец, прикрыв глаза, усмехается, что в отличие от матери, девица та была весьма прыткая по любовной части. Но тут же добавляет, что маме никогда, ни в жизнь не изменял. Дома подобных снов не видел. И позже, когда построили новую сторожку, а эту разобрали, сны ему такие не снились.
В душе моей всё переворачивается, в голове множество вопросов. Но я не могу задать их ни отцу, потому что тогда возникнут вопросы у него, а мне не хочется рассказывать о моём зверьке, ни ей, потому что боюсь совсем спугнуть и отвадить расспросами. Но она же интересовалась клинком, и теперь я могу рассказать ей, откуда он. Придёт, обязательно расскажу. Ловлю себя на мысли, что очень хочу, чтобы отец уехал, а она поскорее пришла, вообще, пришла.
***
Никогда не привыкну к её появлениям. Они всегда для меня желанны и всегда неожиданны. В этот раз она появилась во время ужина. Обратилась под столом, запустив руки в штанины широких домашних шорт, языком влажно скользя по бедру. Я выронил из рук вилку. Выудил её из-под стола, усадил на колени и жадно приник к нежно-розовым губам.
- Значит, ждал? - она умеет нереально мило улыбаться самыми краешками губ.
Тискаю её, согласно мычу, киваю, исследую тело голодными поцелуями. Она хихикает, откидывает голову, и длинные клыки, чуть длиннее, чем у обычных людей, но нисколько не портящие общего впечатления, поблёскивают хищно. Вскидываю не сопротивляющееся тело на плечо, несу в комнату. Оба смеёмся.
Сдёргиваю одной рукой и бросаю на пол покрывало. Укладываю на постель.
Приподнимается на локтях, смотрит игриво, разводит ноги, дразнит, пока я сдираю с себя шорты. Хватаю за ногу, тяну на себя и целую, глядя на неё. Ложусь сверху, держа её за щиколотки, поднимая их выше. Она закусывает припухшую от моих поцелуев нижнюю губу. Ёрзает, постанывает, тычется в меня.
Трусь об неё, но медлю, не вхожу, хочу услышать любимое мурлыкающее урчание. Она не умеет ждать - самое нетерпеливое существо. Обнимает меня, пытаясь выгнуться. Наконец, стонет и почти со слезами просит взять её. И я незамедлительно выполняю просьбу. Внутри адски горячо и божественно влажно. Мы исполняем полный страсти танец, сбивая в комок простынь. Перед тем как финишировать, я снова и снова задаю ей один единственный вопрос:
- Моя? Моя?!
Пока она, дрожа, не отвечает обжигая мою шею дыханием, выкрикивая, вышёптывая хрипло:
- Твоя...
И я, прижав её к кровати, навалившись всем весом, заполняю её так, что она то ли стонет, то ли тихо поскуливает.
Чувствую себя самым счастливым, когда она лежит на мне, вытянувшись в струночку. Глажу спину, хорошенькую круглую попку. Приподнимает голову, смотрит в лицо. Мне нравится, что перекрасилась в блондинку, ей идёт. Приподнимается, тянется и разглаживает мой лоб большими пальцами.
- Почему хмуришься? - смотрит внимательно, во взгляде сочетание ласковой теплоты и какой-то хитринки.
Прижимаю крепче к себе.
- Не хочу, чтоб уходила.
В груди щемит от нежности. И в самой середине мрачной зимы каждый её приход для меня, как глоток свежего воздуха. Где она - бесконечная юная весна. И не наглядеться на неё, не налюбоваться, как облаками в нефритовых рамках с подснежниковыми сердцевинами. И в ушах звенит - "Слышишь меня? Открывай окна! Вот она я!". И я слушаю ангельский перезвон новорожденных перелесок, и столько света вокруг, и сияющей арктически-голубой чистоты.
Перехватываю её руку и целую запястье. Бормочу торопливо, как последний дурак:
- Хочешь, спилю в лесу дерево с дуплом и поставлю в комнате? Или привезу земли, выроешь себе норку. Или... Гнездо совьём. Где ты вообще живёшь?
Её плечи трясутся от смеха, уткнулась лицом в меня. Закрывает мне рот ладошкой. Говорю сквозь её тонкие пальчики.
- Сколько мы уже вместе? Четыре месяца, дольше? С сентября... А ты ни разу на всю ночь не оставалась.
Успокаивается и на полном серьёзе заявляет:
- Когда появятся щенки, я совсем перестану приходить.
Я снова туплю:
- Щенки? У тебя есть собака?
Она сползает с меня вбок, но я тут же кладу на неё ногу. Не хочу отпускать.
Вздыхает и поясняет, как глупому:
- Щенками называют не только детёнышей собак.
И тут до меня доходит.
- Это у тебя будут щенки?! Ты что?!.. Это я? Это мои? А как?..
Она тянется ко мне губами, долго мягко целует.
- Ш-ш-ш-ш... А так.
От её прикосновений во мне просыпается что-то дикое, первобытное. Мне безумно хочется быть её единственным хозяином. Упиваться властью над этим красивым телом. Иметь доступ везде, где заблагорассудится. И я кайфую от того, что она не просто позволяет, а ей самой это нравится. Любые мои самые пошлые желания она исполняет с таким азартом и блеском в глазах, как свои собственные.
Танцует ли для меня обнажённая без всяческого стеснения. Отдаётся ли нежно, доверчиво глядя в глаза. Или по-варварски позволяет вторгаться с рыком, обездвиженная, прижатая мной. Лежит рядом тихо, пока я не усну. Но как бы крепко я не прижимал её к себе, утром всегда просыпаюсь один.
Сколько раз я пытался узнать, кто она, расспросить. Просил назвать имя. Но она тут же переводит тему или делает что-то такое, чувственно касается меня, страстно целует, гладит так, что я моментально забываю обо всём на свете. Не могу это контролировать, крышу сносит. Позже, вспоминая это, снова и снова злюсь. На себя, на неё, на то, что никому не могу рассказать об этом. Было бы мне легче, если бы кто-то мог разделить со мной эту тайну? Тайна ли это? Может, это тоже сны, как у отца? А может, мне давно надо к специалисту и лечить свой больной, зависимый от неё мозг?
Лицом зарываюсь в её волосы, закрываю глаза и шумно втягиваю любимый наркотический аромат. Просовываю руку ей между ног. Уставший, разомлевший, шепчу:
- Ты безумно вкусно пахнешь. Не знаю, чем... Наверное... Жизнью...