Он по фамилии Гарифуллин,
Гумяр Закирович – отец мой.
Его года, увы, минули.
О нём и поведу рассказ свой.
Отец мой – гордый сын Востока
Силён был телом и душой.
Колючий взгляд, лоб невысокий,
И рост его был небольшой.
Гумяром назван был отец мой.
А в тюрских языках Гумяр –
То значит вечность. Только век свой
Он не дожил, ушёл не стар.
Он образован был не шибко,
Книг умных вовсе не читал,
В письме всегда были ошибки,
Язык он русский плохо знал.
Не образованный мужчина:
Четыре класса, дальше труд.
Всему тому была причина,
Причину голодом зовут.
Поры послевоенной дети –
Все голодранцы, все нищи.
Кто был за них тогда в ответе?
Поди, виновных поищи!
Страна в оскаленных руинах.
Война оставила свой след.
Нет хлеба в сельских магазинах,
Так ведь и денег тоже нет.
Осиротел он рано слишком.
Тиф грёб и женщин, и мужчин.
Мать, сёстры, маленький братишка,
А мужичок-то он один!
Как Влас Некрасова мальчонкой
Отец дрова пёр из леска.
Сам – дровосек, топор в ручёнках,
Пёр без лошадки, без возка.
Пёр на спине иль на салазках
Большие вязанки из дров.
И это было. То не сказка.
Он был и крепок, и здоров.
В помощниках – его сестрицы:
Они вязали те дрова.
Такое барышням лишь снится,
Но им работа не нова.
Корова – дойная порода.
Ей летом пища есть кругом.
На остальное время года
Ей надо приготовить корм.
А кто готовил? Тот мальчишка!
В подмогу - снова две сестры.
Работы было много слишком
Для этой мелкой детворы.
В колхозах не было зарплаты,
Сейчас сказали бы налички.
А одежонка вся в заплатах,
Где керосин взять, где взять спички?
Мусоля карандаш слюнями,
(Чернил на это было жалко),
Всех отмечали трудоднями,
В листочках проставляя палки.
«Бумага стерпит всё» - наверно,
Тогда родилась поговорка.
Народ всё отмечает верно
Живым умом и глазом зорким.
Где те листочки с трудоднями?
Что получили работяги?
Чем был их труд, судите сами.
Забыты те давно бумаги.
Куда-то сгинули, пропали,
А это ж – документ эпохи.
Но их в архивы не сдавали,
Колхозники – они же лохи!
Им паспортов не выдавали,
Чтоб не было какой промашки,
Без паспорта сбегут едва ли,
Без паспорта любой - букашка.
Такое было, пережито
Тем, уж ушедшим поколеньем.
И как водица через сито,
Всё кануло уже в забвенье.
Потом опять война и худше
Тех финских двух – уж мировая.
И гибли лучшие из лучших,
Страну от фрицев защищая.
Опять разруха, голод жуткий,
Мужчин в колхозе не осталось,
Работали подряд все сутки,
На сон лишь оставляя малость.
И вот победа! Праздник века!
А наш народ – голодный, нищий.
Страна же наша - как калека,
В руинах, в жутком пепелище.
Теперь, историю марая,
Победу числят через призму
Не тем, кто в битве умирая,
Спас мир от злобного фашизма,
А бравым тем за океаном,
Тем, что не прятались в окопы,
Они теперь от счастья пьяны,
Они – «спасители Европы».
А наши прадеды и деды
Что землю кровью омывали,
Чуть-чуть причастны к той Победе.
Союзниками их прозвали.
После войны подался в город
Отец мой. Уж подрос братишка,
Хоть сам отец был очень молод,
Два мужичка в семействе – слишком.
И городская жизнь - не сахар,
Тут тоже сильно голодали,
К тому же он без документов,
Ведь паспорта ему не дали.
Без паспорта? Тогда шабашки!
Чинили, строили чего-то.
На возраст не было поблажки,
И сам работал он с охотой.
Прошёл отец мой обученье
Не в чистых школьных светлых классах,
Учился он всему в работе,
Учился жизни прямо в массах.
Унынья в жизни он не ведал,
Был рад всему, любой науке,
Считал за счастье, за победу,
Ту жизнь, что мы сочли бы мукой.
Барак, настил, на нём фуфайка,
Она постель, она ж – одежда,
Бывало, в сутки съест лишь сайку,
Но парень жил всегда в надежде.
Надеялся, что жизнь закружит:
Получит паспорт, госработу,
И с честью в армии послужит,
Потом семейные заботы:
Жена и дети, всё как надо.
К мечте своей он шёл упрямо.
Так всё и сталось. Как в награду,
Он в жизни встретил мою маму.
Роман понёсся их как в скачках.
Он был хорош, умел к тому же,
Она – красавица, добрячка,
И вскоре стал он маме мужем.
Она татарский знала мало,
Он русский в армии лишь слышал.
Их это вовсе не смущало.
Любви язык речей всех выше.
Как мусульманин, сын Востока,
Отец мечтал о сыне милом.
Но девочки рождались только.
Судьба над ним, смеясь, шутила.
Жена, три дочери и тёща,
Выходит, женщин ровно пять.
А он, как дуб в белёсой роще -
Мужчина он один опять.
И всем отец нас обеспечил:
Дом выстроил, сад засадил,
Всегда был бодр, всегда был весел,
Ему на всё хватало сил.
Сараи, баня, летом грядки,
Заборы, всё чин-чинарём.
И на работе всё в порядке,
Ударником он был при том.
А сколько он имел умений!
Он столяр, плотник, он печник,
Он труд любил, не знал он лени.
Ещё был знатный часовщик.
Не знал закона Фарадея,
Но был электриком при том,
Наукой точной не владея,
Он выстроил прекрасный дом.
С любою техникой справлялся:
Чинил машины, аппараты
И никогда не зазнавался,
И не просил за это платы.
Не зная нот, был баянистом,
На слух все ноты выводил.
Играл при этом очень чисто.
Отца Бог щедро наградил!
Он не любил ходить в помятом.
Был аккуратен он во всём.
Ему бы быть аристократом,
Всё благородно было в нём.
Отец мой был всегда степенным,
Не делал резких он движений,
По жизни шёл обыкновенно -
Без всяких лишних напряжений.
Не суетился никогда,
А плавать, бегать мог, вестимо,
Но только в случаях, когда,
То было вдруг необходимо.
Он не был вялым, был могучим.
В нём было очень много сил.
И помню, был однажды случай,
Он взглядом пса остановил.
Пёс на отца, я помню, нёсся,
Зубов оскал, могучий рост,
Вдруг лапами в асфальт упёрся,
И даже чуть поджал свой хвост.
Ещё, я помню, случай был,
Который, тоже вон из ряда,
Отец могуч был, полон сил,
Я говорить об этом рада:
В свои почтенные года
На дерево он влез как кот.
(Сук дерева рвал провода).
Дивился весь кругом народ.
Востока нравы чтя, наверно,
Руками дочек не касался,
Но нас любил он, это верно.
Таким он в памяти остался:
Умелый, любящий и добрый,
Порядочный и честный очень,
Застенчивый, лихой и гордый
Советский рядовой рабочий.