Так, пожалуй, действительно выйдет поинтересней: он, как ты б ни хотела, не сможет и не воскреснет, ты зовешь его заунывной тоскливой песней, но он мертв, и последней лаской — крест на груди.
Отказаться суметь бы от горести и печалей. Вы с ним знали о том, как будет все, изначально, и уже не исправить молитвами и речами то, как губ его мертвых росчерк застывший дик,
как от вида его колошматит в груди, немеет. Впрочем, он до последнего вышел себе же верен, вышел, гордо и прямо, из жизни, как люди — в двери, оборвал все, отрезал; на память лишь пустота.
Ты смеешься, но это больше от сдавших нервов. Понимали же загодя, что он решится первым, ты ж останешься дальше горячей, живой, неверной. Неспособной все с белого взяться начать листа.