ХЕНРИК ИБСЕН
БРАНД
Драматическая поэма в пяти действиях
Действующие лица:
Бранд
Мать Бранда
Эйнар, художник
Агнес
Фогт
Доктор
Пробст
Звонарь
Школьный учитель
Герд
Крестьянин
Его сын, подросток
Второй крестьянин
Женщина
Вторая женщина
Писарь
Духовенство, сельские власти, народ:
мужчины, женщины, дети
Искуситель; голоса незримых
Действие происходит в наше время в селении, а также в окрестностях селения у одного из фьордов западной Норвегии.
Действие первое
Заснеженные горные пастбища. Туман. Дождь. Сумерки.
Бранд с посохом и сумкой, одетый в черное, пробирается по кручам в западном направлении. Чуть позади крестьянин и его сын-подросток.
Крестьянин
(кричит вдогонку Бранду)
Ты далеко зашел, чужак!
Бранд
Да тут я.
Крестьянин
Беспросветный мрак.
Не виден ни один предмет.
Заблудишься — пиши пропало.
Сын
Здесь пропасти.
Крестьянин
Да, тут провалы.
Бранд
Никак мы потеряли след?
Крестьянин
(кричит)
Да стой же! Тут обвалы часты.
Тут пропасть под покровом наста.
Бранд
(прислушиваясь)
Вон, кажется, шумит поток.
Крестьянин
То подо льдом вода струится —
смотри, недолго провалиться.
Себя и нас бы поберег!
Бранд
Нет, надо, чтобы я поспел.
Крестьянин
Безумству тоже есть предел!
Подумай сам. Ледок-то хрупкий,
ни дать тебе ни взять скорлупка.
Бранд
Мне высший приказал быть тут.
Крестьянин
А как зовут?
Бранд
Господь зовут.
Крестьянин
А сам ты кто?
Бранд
Священник я.
Крестьянин
Тебе опять я говорю!
Будь ты епископ — путь вперед
заказан. Если треснет лед,
прощай навеки жизнь твоя,
смерть встретишь раньше, чем зарю!
(Осторожно приближается к Бранду, продолжает его отговаривать)
Имей семь пядей ты во лбу,
пойдешь — лежать тебе в гробу!
Одумайся, не будь упрям,
одна ведь жизнь дается нам,
другую где тебе найти?
К чему испытывать судьбу?
Ведь добрых десять верст пути
В такой туман... Подумай сам!
Бранд
Что ж! От блуждающих огней
туман спасет всего верней!
Крестьянин
Ведь ты же человек с умом,
пойми: там бездна подо льдом.
Бранд
Но мы пройдем.
Крестьянин
Ага! Пройдешь!
Не много ль на себя берешь?
Бранд
Кто верует, пройдет везде,
и по земле, и по воде.
Крестьянин
Когда-то встарь один рискнул...
Теперь и Он бы потонул!
Бранд
Прощай!
(Хочет идти дальше.)
Крестьянин
Ты смерти обречен!
Бранд
Я славлю все, что шлет мне Бог —
и мглу, и бездну, и поток.
Крестьянин
(тихо)
Умалишенный, видно, он.
Сын
(сдерживая слезы)
Пора, отец... Домой иди,
до завтра занялись дожди.
Бранд
(Останавливается, опять приближается к крестьянину)
Но ты же говорил мне прежде,
что дочь твоя лежит больна,
что, может быть, умрет она —
ей легче умереть в надежде,
что будет благословлена.
Крестьянин
Тому свидетель сам Творец!
Бранд
Просила быть сегодня?
Крестьянин
Да.
Бранд
Никак не позже?
Крестьянин
Нет.
Бранд
Тогда
чего ж ты медлишь? Торопись!
Крестьянин
Нет, я вернусь... И ты вернись!
Бранд
(глядит на крестьянина в упор)
Сто далеров ты дашь, ответь,
чтоб ей спокойно умереть?
Крестьянин
Изволь!
Бранд
А двести?
Крестьянин
Дам и двести.
Весь дом возьми со скарбом вместе,
чтоб ей не трудно умирать.
Бранд
А жизни — жаль?
Крестьянин
Ну, вот... Опять!
Бранд
Так жаль?
Крестьянин
(почесывая за ухом)
Да если б я один —
а у меня жена и сын.
Нельзя же так, великий Боже!
Бранд
Вот, ты назвал Его! А что же,
Он разве не оставил мать?
Крестьянин
Нашел о чем напоминать!
Тот век был полон чудесами —
теперь не то под небесами.
Бранд
Прощай же! В ад тебе дорога.
Бог мертв в тебе. Ты мертв для Бога.
Крестьянин
Вот человек!
Сын
(тормошит отца)
Скорей пойдем!
Крестьянин
Ну да, пойдемте, все втроем.
Бранд
Со мной?
Крестьянин
Ведь ты погибнешь тут!
Что люди-то болтать начнут?
Случись несчастье, не дай Бог,
так сразу, среди бела дня,
в колодки, в кандалы меня,
решат — убийца, и в острог!
Бранд
Господь на небе все учтет.
Крестьянин
Да что мне все господни страсти,
когда кругом свои напасти?
Пошли, сынок!
Бранд
Прощай тогда!
(Вдали приглушенное грохотание.)
Сын
(вскрикивает)
Отец, обвал!
Бранд
(крестьянину, хватающему его за ворот)
Пусти!
Крестьянин
Ну да!
Бранд
Пусти!
Сын
(отцу)
Пойдем, не то беда!
Крестьянин
(борясь с Брандом)
Ну, черт меня возьми!
Бранд
(вырывается, валит крестьянина на снег)
Вот-вот,
кто-то, а черт тебя возьмет.
Крестьянин
(сидит, потирая плечо)
Как сильны дух его и тело...
А все твердит, что Божье дело!
(Вскакивает и кричит)
Эй, пастор!
Сын
Вон он!
Крестьянин
Черный цвет
в горах мелькает иногда.
(Кричит опять)
Послушай-ка меня! Когда
ты понял, что теряем след?
Бранд
(откликается из тумана)
В горах дороги не двоятся —
ты можешь без креста добраться!
Крестьянин
Ну, что ж! Под вечер, коли так,
нас встретят ужин и очаг!
(Идут с сыном назад.)
Бранд
(Поднимается все выше, но вдруг останавливается и словно прислушивается, повернувшись в сторону ушедших)
Ха! Жалкий раб! Почуял дом!
Когда бы ты устал и сник,
но в сердце воли бил родник,
сказал бы я тебе "Идем!"
Я сам бы нес тебя весь путь —
пускай надломится спина
и жилы все закровоточат...
Но если человек не хочет,
такому помощь не нужна!
(Идет дальше.)
Жизнь... В чем же этой жизни суть?
Так всякий жизнью дорожит,
как будто мира избавленье
и душ заблудших исцеленье —
все на плечах его лежит!
Дом, вещи, деньги — вот, извольте,
Но жизнь свою отдать — увольте!
(Улыбается, как бы припоминая что-то)
Вот образов нелепых пара.
Они на ум пришли мне в школе
и вызывали смех до боли.
Мне от учительницы старой
за смех попало. Я представил,
что вдруг сову пугает тьма,
а рыба плыть в воде боится.
Хочу прогнать их из ума,
но мысль навязчива... Творится
мятеж какой-то против правил.
Куда ни глянь — везде разлад
меж вещью как она дана
и тем, чем быть она должна.
Как силимся мы скинуть о плеч
То, что на них должно возлечь!
Все люди — хворы иль здоровы —
как эти рыбы, эти совы:
сотворены жильцами мрака
или подводной глубины,
с природой спорим мы однако,
бросаемся на валуны
и злобно мечемся при звездах.
Дай свет сове! Дай рыбе воздух!
(Останавливается на мгновение, прислушивается)
Чу! Кто-то там поет, смеется,
и громкое "ура" несется...
Еще, еще... Уж пятый раз...
Вот солнце всходит. Близок час —
рассеется туманов мгла,
и я взгляну свободным взором...
Вот люди вышли из села,
вот собрались за косогором,
болтают, руки жмут. Но тут,
я вижу, разошлись пути:
толпа стремится на восток,
лишь двое к западу идут,
кричат последнее "прости",
играет на ветру платок...
(Солнце все ярче светит из тумана. Бранд долго стоит и смотрит на уходящих.)
Вот двое... В них какой-то свет!
Туманы путь им уступают,
их тропы вереск устилает,
и небо улыбнулось вслед.
Сестра и брат наверняка.
Сюда бегут, в руке рука,
расстались... Как она легка!
Вот разбежалась, раздразнила...
Попалась? Нет, не тут-то было!
Эйнар и Агнес, одетые по-дорожному, запыхавшиеся, разгоряченные, выбегают на ровное, открытое место. Туман исчез. В горах стоит ясное, солнечное утро.
Эйнар
Постой, легкокрылая Агнес!
Не дам я тебе улететь:
как петли, нанизаны песни,
и свита узорная сеть!
Агнес
(танцует, обратившись к Эйнару лицом и постоянно от него ускользая)
Я с вереска нектар, порхая, беру,
ведь я мотылек легкокрылый!
Гоняйся за мной, если любишь игру,
но больно не делай мне, милый!
Эйнар
Постой, легкокрылая Агнес!
Я сеть уже кончил плести,
и как ты ни быстро летаешь,
увы, не минуешь сети!
Агнес
Да, я мотылек легкокрылый!
Ты песней меня замани
и сетью накрой, если хочешь, —
Но крыльев моих не сомни!
Эйнар
Возьму тебя нежной рукою
и в любящем сердцу замкну,
вся жизнь твоя будет игрою,
ты счастье познаешь в плену.
Сами того не замечая, приближаются к обрыву и застывают у края.
Бранд
(кричит им)
У бездны вы. Остановитесь!
Эйнар
Кто крикнул?
Агнес
(указывая)
Видишь?
Бранд
Берегитесь!
Вы у обрыва, над провалом —
там пропасть спит под снегом талым.
Эйнар
(хохочет, запрокинув голову и обняв Агнес)
Нам гибнуть не пришла пора!
Агнес
Жизнь впереди, а жизнь — игра.
Эйнар
И впереди у нас сто лет.
Бранд
И в бездну лишь тогда?
Агнес
(размахивая по ветру вуалью)
О нет!
Играя, к небу мы умчимся.
Эйнар
Но прежде — жизнью насладимся!
Сто лет бежать, играя, с ней,
Как свадьбы день, любой из дней!
Бранд
А дальше?
Эйнар
В небеса, домой!
Бранд
Так вот откуда вы пришли...
Эйнар
Ну да, конечно, не с земли.
Агнес
Положим, мы на этот раз
пришли с востока, из долины.
Бранд
Да, кажется, я видел вас
у перевала, близ вершины...
Эйнар
Где заключили мы в объятья
последний раз своих друзей,
и поцелуи, как печати,
скрепили память юных дней.
Спускайтесь же скорее к нам,
совсем замерзнете вы там!
Мы празднуем, а вы как лед!..
Бог столько милостей мне шлет:
мой путь избранничеством начат,
ведь я — художник, это значит,
что из бесформенных мазков
я жизнь творю рукою дерзкой,
как Бог из гусеницы мерзкой
творит прелестных мотыльков.
Но лучшее, что мне Он дал —
моя невеста и подруга.
С этюдником пришел я с юга,
я новых, свежих тем искал...
Агнес
(живо)
Спокоен, бодр, неутомим,
и сотни песен были с ним!
Эйнар
Я шел тропинкой вдоль селенья,
а там она в гостях жила,
росу прозрачную пила,
нес горный воздух исцеленье
ее недугам, а меж тем
мне Бог шептал: "Ищи красу
в долине, у реки, в лесу,
в плывущих облаках — повсюду.
И вот я создал это чудо —
красавицу, чей взор лучистый
и губы улыбались всем
улыбкой ласковой и чистой.
Агнес
Но ты не видел, что писал,
ты пил вслепую свой бокал —
и вот явился перед нами
о дорожной сумкой за плечами.
Эйнар
И странно было мне в тот миг,
что до сих пор я не жених.
Посватался — она согласна,
ну, дело совершенно ясно.
А доктор, что ее лечил,
от радости себя не помнил:
толпой веселой дом наполнил
и музыкантов пригласил.
Фогт, писарь, ленсман, пробст пришел,
и парни, девушки из сел.
В ночь мы покинули усадьбу,
где праздновали нашу свадьбу,
в венках, с флажками на шесте
и факелами — в темноте
пустились в путь, село минуя.
Агнес
И то водили хоровод,
то мчались парами, танцуя.
Эйнар
Вино струилось и шипело!
Агнес
И до рассвета, напролет
всю ночь немолчно песнь гремела!
Эйнар
И северный туман густой
пропал. Ведь как же? Мы идем!
Бранд
Куда ж теперь?
Эйнар
Теперь домой.
Агнес
Да, там теперь родной мне дом.
Эйнар
Минуем горные вершины,
на запад, к фьорду повернем,
там к пристани сойдем в долину
и понесет нас конь Эгира
по фьорду к свадебному пиру.
Ну, а потом... Потом — на юг,
как лебеди на юг летают.
Бранд
А там?
Эйнар
Там грез прекрасных круг
и радость душу наполняют.
Ведь обвенчались мы с невестой
как дети вольности, без преста,
в воскресный день, среди снегов —
на мир, на счастье, на любовь...
Бранд
Кем вы обвенчаны?
Эйнар
Друзьями.
Они, взяв кубки, заклинали
громады туч, что угрожали
пролиться бурными дождями
на лиственный непрочный дом,
и заклинанья, сила слов,
прогнали бурю, дождь и гром:
друзья нас браком сочетали,
держа венцы поверх голов!
Бранд
Прощайте же!
Эйнар
(пристально вглядываясь в него)
Нет, погодите...
Я имя позабыл, простите,
но я вас знал.
Бранд
Я вам чужой.
Эйнар
Вы в дом к нам приходили, что ли…
Нет! Вместе мы учились в школе!
Бранд
Я мальчиком дружил с тобой.
Теперь мужчина я, ты тоже.
Эйнар
Не может быть! Но так похоже…
(вскрикивает)
Ты — Бранд! Я не узнал, прости.
Бранд
А я тебя узнал мгновенно!
Эйнар
Да, так вот встретились в пути.
Да, ты не много изменился —
сам для себя закон, как встарь!
Ты, помню, дружбы сторонился,
В раздумьях жил обыкновенно.
Бранд
Меж вас и впрямь я был дикарь…
Но ты мне нравился когда-то,
Хоть сходства было маловато:
Спокойный юг тебя ласкал,
А я близ моря рос, у скал.
Эйнар
Ты что, живешь и служишь тут?
Бранд
Нет, мимо пролегает путь.
Эйнар
И что — в далекие края?
Бранд
Да, прочь от моего жилья.
Эйнар
Да кто ты? Прест? Откройся другу.
Бранд
(смеется)
Я капеллан. Моя округа
и мой приход то здесь, то там.
Как заяц, сплю по всем кустам.
Эйнар
Куда ж теперь ты держишь путь?
Бранд
(быстро и твердо)
И спрашивать о том забудь!
Эйнар
Что так?
Бранд
(меняя тон)
Тот самый пароход,
что возле пристани вас ждет,
меня отсюда увезет.
Эйнар
Наш свадебный корабль! Ура!
Ты слышишь, Агнес? Что ж, пора
нам вместе в путь.
Бранд
Не по дороге.
Я еду хоронить.
Агнес
О Боже!
Эйнар
Ты — едешь хоронить? Кого же?
Бранд
Я слышал от тебя о Боге —
он мертв, твой Бог!
Агнес
(отшатываясь, Эйнару)
Мой друг, пойдем!
Эйнар
Бранд!
Бранд
В саване, в венке, в гробу
он будет спать спокойным сном
и не воскреснет никогда —
Бог серых будней и труда,
угодный трусу и рабу!
Он одряхлел за сотни лет,
пора понять, в нем жизни нет.
Эйнар
Ты болен, Бранд!
Бранд
Нет, я здоров,
я свеж, как лес на склонах гор,
но род людской сегодня хвор
и ждет умелых докторов.
Ведь вас влекут игра и смех,
и беззаботность до седин.
Вы верите, что лишь Один
взял на себя всеобщий грех
и принял казнь — один за всех...
Венец терновый он носил,
Чтоб вам позволить танцевать!
Танцуйте ж, сколько хватит сил!
Что дальше — стоит ли гадать?
Эйнар
Ага, теперь мне ясно, Бранд!
Ты стал, ну, вроде бы сектант,
сторонник новых настроений,
кричишь, что все земное — тлен,
зовешь уйти от наслаждений
и век не разгибать колен.
Бранд
Нет, эта глупость не по мне.
Святошу из себя не корчу —
и вряд ли я христианин...
Но я хороший гражданин,
я слишком ясно вижу порчу,
мешающую жить стране!
Эйнар
(улыбаясь)
Ты думаешь, избыток смеха —
для нас такая уж помеха?
Бранд
Да смеха-то не слышно мне!
Ах, если бы на самом деле
вы радоваться жизни смели!
Когда бы навсегда вы стали
врагами скорби и печали!
А то вчера слова одни,
теперь другие, завтра третьи...
А Бог велел нам искони
быть чем-нибудь одним на свете.
Когда умеешь, веселись,
но как Силен и Дионис,
а пьяница обыкновенный —
карикатура на Силена.
Попробуй обойди наш край,
дела и нравы примечай!
Отцы уж передали детям
уменье быть и тем и этим...
Здесь почитают — в день Христов —
обычаи своих отцов,
но их же опытом богаты,
предаться рады и разврату;
и если песня за столом
кичливая гремит о том,
что хоть и мал народ наш горный,
зато он, как скала, упорный
и плетью никогда не бит, —
то радость в голосах звенит.
Они щедры - без колебанья
дают любые обещанья,
но чуть дела им предстоят,
как раки пятятся назад.
Умеренны их недостатки,
как и достоинства их шатки.
Умеренность их главный грех
и там, где скорбь, и там, где смех.
Они лишь дробное число,
где целые — добро и зло,
и раздробленье торжествует,
где цельности не существует.
Эйнар
Нетрудно осуждать дурное.
Прощать людей труднее втрое.
Бранд
Но это не здоровый путь.
Эйнар
Да, но каким народ ни будь
(я сам не все в нем принимаю),
ведь ты имел упомянуть
совсем другое. Я не знаю,
за что ты Бога моего
все время хочешь в гроб спихнуть?
Бранд
А... Ты мне опиши Его,
ведь ты художником рожден,
так расскажи, каким же Он
явился на твоей картине —
картину хвалят ведь поныне...
Он у тебя старик седой?
Эйнар
Ну, да.
Бранд
Понятно. С бородой,
как серебро или как лед.
И вообще он предстает
плешивым старцем благодушным.
Нет-нет, он может быть и строг
и спать детишкам непослушным
велит в положенный им срок...
Учить ученых мало толку,
но дай Ему еще очки
и кожаные башмаки,
да посади на плешь ермолку!
Эйнар
(сердито)
Ты думаешь, что шарж твой мил?
Бранд
А ты считаешь, я шутил?
Да нет — он именно такой,
Бог, нашей признанный страной.
Католик издавна привык
изображать Его дитятей,
а протестанту боле кстати
годам забывший счет старик.
Как папа взял из рук Петра
один лишь ключ к воротам Рая,
так протестант весь мир добра
обузил, в тесный храм вмещая.
Вы разлучили жизнь и веру,
вы церковь с Богом развели,
во всем установили меру,
но чем вам быть, вы не нашли.
Какой вам нужен Бог? Щадящий,
сквозь пальцы на грехи глядящий,
бог, нарисованный тобой —
такой лишь Бог любим толпой.
Но только мой — не этот Бог.
Мой — ураган, ваш — ветерок,
Мой бодр и юн, как Геркулес,
твой — добрый дедушка с небес.
Мой представал пред Моисеем
в Неопалимой Купине,
как великан перед пигмеем,
и солнце встало в вышине
по первому его веленью
и так стояло без движенья!
Но род людской с тех пор ослаб,
чудес не стоит жалкий раб.
Эйнар
(с нерешительной улыбкой)
Так что ж, пересоздать их снова?
Бранд
Да. Верное ты молвил слово.
Затем я и живу на свете,
чтоб врачевать недуги эти!
Эйнар
(качает головой)
Но, как бы ни чадил фонарь,
без света не видать дорог.
Слов не хули, реченных встарь,
покуда новых но изрек.
Бранд
До новизны ли быстротечной,
когда закон забыт предвечный?
Не в догме дело и не в храме,
закон возвысится делами,
а догмы знали свой восход,
но не избегнут общей доли:
что зародилось, все умрет
и в корм пойдет червям и моли.
Грядущее возьмет их прах
для форм, неведомых дотоле.
Но нечто будет жить в веках.
То Дух, что явлен вне творенья:
в дни юности своей он пал,
но, падший, волю он познал
и, мужества исполнясь, к вере
открыл для жалкой плоти двери.
Однако в жизни современной
он в суете разбился бренной,
и мы должны теперь из хлама,
из душ разбитых, рук, голов,
лохмотьев, клочьев, черепков —
живое целое собрать,
так, чтоб Господь узнал опять
творенье юное — Адама!
Эйнар
(прерывая)
Давай простимся как друзья...
Бранд
Ступай на запад. Ну, а я
на север: две дороги тут,
и обе к фьорду приведут.
Теперь прощай!
Эйнар
Прощай и ты!
Бранд
(резко оборачиваясь)
Грань между тьмой и светом чувствуй —
и помни: жизнь всегда искусство!
Эйнар
(махнув рукой)
Вот и ступай своей дорогой,
а мне оставь мои холсты,
и Бога моего но трогай!
Бранд
Пиши слепца на костылях —
а для меня давно он прах!
Бранд спускается по тропе. Эйнар идет молча, поглядывая в сторону Бранда. Агнес какие-то мгновения стоит молча, потом вздрагивает, испуганно озирается.
Агнес
Закат?
Эйнар
Нет, облачко нашло...
Да вон, смотри, опять светло!
Агнес
Меня знобит.
Эйнар
Порыв прохладный —
то ветра горного волна.
Пойдем!
Агнес
Какой утес громадный!
Седой, отвесный как стена.
Эйнар
Ну, полно, бедный мотылек!
Не вовремя он нас отвлек.
Но пусть идет своей тропой!
Забудь о нем. Играй и пой.
Агнес
Устала я. Нет сил играть.
Эйнар
Я сам слегка устал. Присядь,
перед дорогой отдохнем:
спуск потруднее, чем подъем.
Но только бы спуститься с гор —
мы там возобновим игру,
резвей кружась, чем поутру —
как никогда до этих пор.
Гляди! Полоска небосвода
то засмеется серебром,
то засияет янтарем,
о море — ты сама свобода,
ты — даль, и ширь, и глубина.
Но точка черная видна
у мыса дальнего... Вот, вот!
Ты видишь? Это пароход,
тот самый, Агнес, твой и мой,
к полудню он войдет во фьорд,
а вечером покинет порт,
чтобы доставить нас домой!
Ты видишь? Вон за той чертой,
где надвигается туман,
где с небом слился океан...
Агнес
(говорит, глядя не видящими глазами)
Ты видел?
Эйнар
Что?
Агнес
Каким он был?
(не глядя на него, понизив голос, как при молитве)
Он рос, когда он говорил!
(Спускается по тропинке, за ней Эйнар.)
Горная дорога вдоль скалы, справа — пропасть. Ввepxy и вдали зубчатые снежные вершины.
Бранд
(выходит на тропинку, идет вниз, останавливается на скалистом уступе и смотрит в пропасть)
Вот я и пришел опять
в этот край. Мне тут знаком
каждый дом, любая пядь...
Две березы, склон, река,
холм и церковь за селом...
Память детства моего...
Господи, но отчего
все так страшно измельчало?
Только гребень снеговой
режет неба покрывало
и скала над головой,
тень бросает на долину,
застит солнце мне вершиной.
(садится и смотрит вдаль)
Фьорд... Какой унылый вид!
Берег в мусоре погряз.
Мелкий дождик моросит,
тянется на юг баркас...
Там, внизу, под сенью скал,
магазинчик и причал.
Дальше двор, заборчик красный —
все, как было, вижу ясно.
Дом принадлежал вдове...
Здесь провел я детства годы,
каждую черту природы
держит память в голове:
кaмни, фьорд, кусты, песок...
Здесь я вырос — одинок,
холоден, как все кругом...
Как же вынести я мог
дух, мрачневший с каждым днем?
Все, к чему мечта влекла,
нынче мгла заволокла.
В отчий дом ведет дорога,
лишь спущусь — и у порога,
но когда мой дом так близок,
я растерян, робок, низок,
ум смятен, и тело слабо —
словно пережил я сон
и очнулся, как Самсон
в доме у распутной бабы.
(Смотрит с обрыва)
Что там? Все пришло в движенье.
Дети, жены с мужиками
наверх тянутся с мешками,
вот покинули селенье —
видно, в дальний путь пустились.
Впрочем, нет, остановились
перед церковью... Народ!
(Поднимается.)
Чем ты стал? Унылый сброд,
вялые, слепые души,
труд вам притупил умы,
слов живых не слышат уши,
к Богу просьба лишь одна:
"Даждь нам хлеба" — здесь слышна.
Хлеб стоит за каждым делом,
выставлен вперед, как щит,
вере тесно, дух молчит,
все тут врозь, без связи с целым,
словно камень под ногами,
сорванный с высот штормами.
Воздух плесенью пропах...
Прочь от пропасти холодной!
Тут нельзя взметнуть свободно
к небесам зовущий флаг!
Хочет идти. Вдруг сверху срывается камень и прокатывается по склону у самых ног Бранда.
Бранд
(кричит вверх)
Кто бросил камень? Эй!
Герд, пятнадцатилетняя девочка, бежит по горному гребню, в фартуке у нее камни.
Герд
Ура!
Он вскрикнул! Знать, удар был меткий.
(бросает опять)
Бранд
Какая дикая игра!
Герд
Он там, где бурелом, на ветке!
(Опять бросает камень)
Он к нам летит! Смотри! Вот-вот
меня когтями раздерет!
Бранд
Во имя Бога!
Герд
Тише! Кто вы?
Не надо говорить ни слова:
он подлетает, ближе, ближе...
Бранд
Кто?
Герд
Ястреб.
Бранд
Никого не вижу.
Герд
Большая мерзостная птица,
хохол торчит над головой,
глаза с полоской золотой!
Бранд
А ты куда идешь?
Герд
Молиться.
Бранд
А, вот как? Ну, и я с тобой.
Герд
Мне надо вверх.
Бранд
(указывая вниз)
Но церковь — там.
Герд
(тоже показывает вниз и смотрит на Бранда с презрительной усмешкой)
Вот эта?
Бранд
Да.
Герд
Она плохая.
Бранд
Как то есть?
Герд
Душная такая.
Бранд
Но где же?..
Герд
А на что он вам?
Прощайте.
(Идет вверх)
Бранд
Коль стремишься к Богу,
ты избрала не ту дорогу!
Герд
Пойдемте все-таки туда,
там церковь из снегов и льда!
Бранд
Из льда и снега? Церковь? Там?
Вверху, среди зубчатых скал...
Еще ребенком я слыхал,
что там чудовищный провал
и свод, открытый всем ветрам.
Постой... Ведь это снежный храм!
На дне провала, глубоко
покрыто льдиной озерко,
на подступах глубокий снег
лежит, не таявший вовек...
Герд
Да, с виду пропасть ледяная,
но это — церковь! Я ведь знаю.
Бранд
Но ветер ли с высот рванет,
охотник ли в горах пальнет —
все рухнет. Не ходи, не надо!
Герд
(не слушая его)
Пойдем глядеть оленье стадо:
оно лавинами побито
и паводками в пропасть смыто!
Бранд
Все рухнет. Не ходи, не надо!
Герд
(показывая вниз)
А ты внизу погубишь душу!
Бранд
Господь с тобой.
Герд
Там плохо, душно.
Идем. Тут проповедник — буря,
обедню служат водопады,
озноб в их голосах и зной...
И грешный ястреб брови хмуря,
сидит, как флюгер жестяной,
там, в стороне, на черном пике.
Бранд
Как быть с тобой, ребенок дикий?
Твои слова — звук струн тревожный
и гибельны твои дела.
Но ты, по крайней мере, зла,
тогда как прочие — ничтожны.
Герд
Вот он летит, шумит крылами!
Я побегу к себе домой...
Прощайте! Я укроюсь в храме...
Опять он тут, поганый, злой!
(кричит)
Прочь! Если вцепишься когтями,
то берегись: я кину камень!
(Убегает вверх, в горы)
Бранд
(спустя несколько времени)
И этой тоже нужен Бог...
Где хуже? В скалах? На равнине?
Чья непростительней гордыня?
Кто боле от небес далек?
Там легкомыслие играет
над пропастью, надев венок,
там тупоумие шагает,
твердя унылый свой урок,
а здесь безумства дикий взлет
во льды и пропасти зовет.
Три зла готовы дать сраженье.
С тремя я принимаю бой.
Я не приемлю соглашенья,
мое призванье — жить борьбой.
Еще возможно искупленье,
когда сумеет род людской
трех троллей уложить в гробы.
Чума уйдет, исход возможен.
Встань, дух, и вырви меч из ножен —
я знаю цель моей борьбы.
(спускается в направлении села)
Занавес.