Мир кончался тополем за оконной шторой.
Продолжался серыми с синевой глазами.
И звездой высокою над любимым домом.
И словами нежными, добрыми руками.
Начинался сдавленным полуночным стоном,
совершал священную радостную тризну,
возвещая истину вечную стозвонно
о явленье трепетной бесконечной жизни.
Жизнь являлась криками слабого созданья,
болью окровавленной сквозь века и вехи
небом затуманенных далей мирозданья,
становясь задуманным грешным человеком.