Выжигаешь слова на израненной коже,
Но слова оттого не бывают точней.
Мысль кружится в висках, как встревоженный ёжик:
Невозможно заснуть, не поладивши с ней.
Только шаг за порог – ночь становится белой.
За спиной, как затвор, сухо щёлкнет замок.
Вновь, как клячу, гонять своё бедное тело,
Покрывая блокнот сеткой шрамиков-строк…
Встретить хмурый рассвет на какой-нибудь стройке,
Полной грудью вдохнуть ядовитый туман,
И заняться кривой, неказистою кройкой,
Чтоб потом крепко сшить рты разверзнутых ран.
Перерезать канат. Разойтись не на шутку.
Выйти вон из себя. Отравиться. Сгореть.
Чтоб смотреть на тебя стало попросту жутко.
Чтоб никто на тебя не посмел бы смотреть…
Измочалить, избить, изуродовать душу –
Так, чтоб ангел ее побоялся спасать.
Тех, кто хочет добра – не читать и не слушать.
Тех, кто хочет любви – научить умирать.
На куски покромсать равнодушное небо.
Перемазать лицо в липкой крови зари.
Безнадёжно устать. Призадуматься – где бы
Присобачить петлю. Передумать. Курить.
И тогда сам собой текст проступит на коже,
Да такой, что нельзя ни на йоту точней.
Мысль – она на тропу сквозь болото похожа:
Не пройдя до конца, не расстанешься с ней.