ЧИНОВНИК.
Как и другие, мать наша, Пелагия, на себе несла бремя послевоенных будней.
С хлебом стало совсем плохо: так как сестра Александра вышла замуж, то хлебные карточки ей на нас перестали давать.
Старший брат, Иван, все еще служил в Армии: он остался после войны служить в Германии. Иногда он присылал посылки с тканями, чтобы мать могла, сшить нам что-нибудь нам из одежды. Часть уходила в новую семью Александры, часть шла по назначению, но чаще мать обменивала ткань на картошку и хлеб. Маме как колхознице причитался паек, куда входило несколько килограммов жмыху и муки. Какое-то время, она возила на подводе зерно или муку для пекарни в Нижне- Енанск, что располагался за 25 километров от нас. А приезжая, если были подмоченные мешки, выскребала муку и пекла лепешки. В летнее время подспорьем для нас была всякая трава: клеверная кашка, картофельная ботва, подорожник, липа, крапива, шишки да «пучки», ягоды, грибы, льняное семя, которое приходилось собирать воровски. Всю эту траву мы ели в молоке. Зимой основным питанием для нас была картошка и молоко. Иногда мать приносила немного муки и хлеба от старшей сестры Анны, (в деревне ее звали Анисьей), со Степурина, которая жила в 17 километрах. Голод и нужда заставляли нашу маму постоянно думать и находить возможности, хоть как-то прокормить нас, детей.
Однажды приехал чиновник из сельсовета, из РОНО, и предложил отдать хоть двух-трех из нас в районный детский дом. Мы, ребятишки, в тревоге забились на печи и ревели.
«Вы вдова, пенсия за потерю кормильца, (10 советских рублей) мала», - убеждал ее чиновник,- Дети будут на гособеспечении обуты и сыты».
Но мама наотрез отказалась: «Вместе живем, и вместе помирать будем, а детей не отдам!»
Помню, как мы радостно выдохнули, когда фигура уполномоченного скрылась за дворовой калиткой.