- Ну, не Бродский ты, не Бродский, успокойся. И уж точно не Толстой и не Шекспир… Вот! Уже и я стихами заговорила… Слышишь?.. Скоро как твои бывшие с ума соскочу от беллетристики!.. Евгений, я сколько раз тебе говорила, не все наделены способностями, редкое количество человеческих особей какими-никакими талантами, конечно, владеет, и то сомнительными, а уж гении точно не во всякий век рождаются… Что? Гениев при жизни не признают?.. И правильно делают!.. Вас всех, которые полтретьего ночи звонят и заставляют их жалеть, а потом на работу просыпают и денег в долг просят, всех за гениев признавать - кощунство!.. Ну и хер с вами, что о вас потом вспомнят, а о нас забудут! Надолго ли?.. Это вам - надо! Тебе то есть! Тебе, а не мне! А я и без тебя счастливой помру… Понял?!
Женщина отключила телефон и взглянула, наконец, на стоявшего в проеме входной двери Пал Палыча.
- Здрасьте вам! – произнесла она с шутовским поклоном, придерживая одной рукой парик и отставляя ногу в реверансе. – Чем обязаны?
- Миршуткина? Полина Ивановна? – прочёл Палыч по бумажке.
- И чем это я так на свекровь похожа, что вы уже не первый меня с ней путаете? – спросила женщина, оглядывая себя со всех сторон.
У Палыча во время длинного монолога по телефону было время её разглядеть. Дама представляла из себя яркий и поучительный типаж опытной женщины, набравшейся полных знаний жизни годам к тридцати, и не изменяющей им до самой старости. Эдакие дамы не следят за модой – мода за ними «следит», оставляя след на теле и на одежде. Они не жалеют на это средств и времени. И время их щадит и балует. Местами, но от души. Остаётся догадываться, откуда берутся средства…
- Простите покорно, здесь нет фотографии собственника квартиры, - входит в роль Палыч, потрясая бумажкой – А вы представитель собственника?
- А то! – дама подбоченивается и поправляет парик.
- И проживаете здесь, по этому адресу?
- Всё-то вам сразу и расскажи!.. А вы кто? Участковый?
- Хуже!
- Вы пришли дать мне волю?.. Говорите, не стесняйтесь, а не то я захлопну дверь!.. Коллектор, что ли?.. Свекровь для сына очередной кредит взяла?..
- Хуже! – разыгрывался Палыч.
- Неужто Женьке Нобелёвку дали в области литературы? Тогда смерть моя пришла! Говорите же, не томите!
- У вас унитаз течёт на голову соседям. Они не туалетную бумагу в управляющую компанию написали, а заявление… Я пришёл разбираться… Позвольте представиться? Пал Палыч. Собственной персоной…
И Пал Палыч тряхнул головой по-офицерски, прищелкнув каблуком.
На лице дамы возникла брезгливая гримаса.
- А я-то размечталась… Вот семейка! Кроме говна ничего после себя не оставляют… Проходите уж… Нюша я. Можно Нюсей называть… Но попозже… А пока Анна Кошенбек.
- Анна, значит. Приятно познакомиться.
Палыч ступил через порог и через некоторое время обнаружил в туалете разодранную почти надвое гофру для слива из унитаза, причём в труднодоступном месте, в нише, в двух сантиметрах от пола. Текло давно. Стоки нашли себе щель в перекрытии. Путь к соседям был обозначен зеленоватым налётом и роем дрозофил.
- Вспомнила!.. Я как-то Женькин телефон в унитаз спустила. Он его ещё проволокой доставал… Тогда и запахло… Год назад!
- Достал? – спросил Палыч из положения «лёжа» между стеной туалета и унитазом, пытаясь дотянуться до места течи.
- Да что вы! У него руки из жопы растут… А дырку такую это он со злости прорвал. Нервничал очень… Я пару его «эсэмэсок» прочитала к одной поэтессе… Телефон был обречён, как вы понимаете! Или я должна была дальше терпеть?!
- Понимаю, - кряхтел Палыч.
- Что вы понимаете?.. У них в семье отношения, как в старом анекдоте, где приводится три доказательства, что Иисус Христос был евреем…, слышали?.. Первое: сын до тридцати трёх лет жил с мамой. Второе: сын считал свою маму девственницей. Третье: а мама считала своего сына богом… И этот, Женя, возомнил себя писателем, а мама согласилась. Да ладно бы писал! А то - пошарится по интернету, найдёт то, о чём ни разу не слышал, и давай себе сомневаться, доказывать, что всё наоборот происходит. И такую бывает глупость придумает, что перед людьми неудобно. А мама ему: гений, гений… Хотя сама не в зуб ногой!.. И как с такими жить?..
- У вас жвачка есть? – перебил Анну Пал Палыч.
- Есть, - Анна была слегка удивлена его вопросу.
Палыч распрямился и сел на пол.
- Прошу прощения… Возьмите в рот пять, а лучше десять жвачек и нажуйте мне замазки для дыры. Ещё нам понадобится большое влажное полотенце, рулон туалетной бумаги, скотч (желательно армированный или двухсторонний) и гигиеническая помада… Ах, да, и спиртовой раствор для обезжиривания, побольше, грамм двести пятьдесят… Есть?
Анна в очередной раз поправила сбившийся на бок парик и ответила с искренним интересом:
- Зачем же раствор? Чистого спирта найдём…
- Тогда готовьте материал к операции… И оденьтесь соответственно. Штаны попроще, перчатки, вместо парика шапочку спортивную лучше надеть… Постелите себе что-нибудь помягче на пол с той стороны унитаза. Ассистировать мне придётся продолжительное время… Как будете готовы – приходите! Я пока произведу вскрытие.
И нырнул вниз к худой гофре.
Минут через пятнадцать совместными усилиями они сдёрнули с унитаза гибкую гофрированную насадку, перекрутили её вокруг оси дыркой вверх, обезжирили повреждённое место спиртом, заделали трещину жвачкой, замотали жвачку сверху двухсторонним скотчем и, смазав старые резиновые прокладки гигиенической помадой, водрузили гофру на место.
Отдышавшись и разогнув спины, они посидели немного на полу с противоположных сторон унитаза, и Палыч вновь дал команду:
- Перекись водорода – двести граммов, медный купорос – сто граммов, гипс или алебастр – есть?
- Есть… А вот гипс или алебастр… О! Бюсты есть Сократа и Толстого. Но только Сократ, по-моему, мраморный… А вот Толстой точно из гипса или алебастра!
- Не пойдёт. Что ж Льва Николаевича толочь в порошок, чтобы дыру в туалете замазать?.. Маска у вас есть для лица из какого-нибудь минерала?
- Есть. С грязью Мертвого Моря!
- Отлично! Грязью против запущенных канализационных трещин и дрозофил - самое то бороться! Тащите немедленно!
И с этой проблемой минут через десять они справились. А так как по очереди в процессе работы нецензурно ругались, то незаметно перешли на «ты», и Анна благосклонно позволила таки называть себя Нюсей.
Коротко стриженная, без парика, разгоряченная физической работой она казалась моложе и веселей. Жестикулировала, вскидывая руки за столом с чаем. Откидывалась на стуле. Смеялась. Искренне злилась. Но говорила всё о том же.
- Я ему, Женьке, тысячу раз повторяла: ты не писатель, ты читатель. Куда ты в калашный ряд со своим библиотечным факультетом? Ноги оттопчут и голову оторвут! Сиди себе не высовывайся!.. А тут интернет хлынул. И он растерялся. Оказывается, все вокруг пишут! Не хуже, не лучше, но больше – гораздо больше, чем он! И каждый себя пиарит. И пиарщики друг друга пиарят, у кого надо пиариться. И на всё дикие бабки нужны. И кто наглее, тот и в шоколаде. Конкуренция не среди талантов, а среди гениев идет. Среди сумасшедших единиц - из восьми миллиардов нормальных… И он себя жертвой почувствовал. Он-то думал, что всё уже прочитал! А хрен-то там! Теперь ему всё прочитать жизни не хватит. И про что не напишет – уже написано. А если и нет – не докажешь. А если докажешь – не купят, украдут, найдут способ… Пиплу надо давать хавать насытистое и оригинальное с отсылом на хэппи-энд, луч солнца золотого и свет в конце тоннеля!.. Правильно я говорю?
- А вот «Мёртвые души», скажем… Где там тот свет? – пытался возразить Палыч.
- Да давно они уже мёртвые эти ваши «Мёртвые души»! Кто их читает? Все торгуют! А не торгуют, так воруют! А не воруют, так подаяния просят!
- Некоторые работают… - осторожно заметил Палыч.
- Че-го? – с презрением переспросила Нюся. – Это ты про себя?.. Да мы только обслуживаем друг друга! Направляем говно в нужную сторону. Ты – своё. Я – чужое… А живём на заработанное и созданное другими. Моя семья последнее продаёт, что ещё не просрали, что ещё дедушка с прадедушкой наработали, а вы, бастарды, – на нищенскую пенсию, что ваши дети вам отчисляют в виде налогов. Того, кто работает, мы не видим и знать не хотим. Они жертвы огня. От нефти, от газа, от угля и пороха. Им читать некогда, да и незачем. А мы читаем только сами себя… И, поверь, если бы совсем не читали – ничего бы не изменилось! Вот тут!
Нюся похлопала ладошкой по стриженой голове и взглянула на часы.
- Скоро Женя с мамой придут. Мне обед надо готовить. А у меня ещё конь не валялся… Ты бы шёл уже по своим делам, Пал Палыч… Я тебе сколько должна?
Пал Палыч встал, поднял глаза к потолку и посчитал:
- Вызов и новая гофра – десять, плюс пять – операция по ремонту. Пятнадцать. Минус – помощь ассистента, ремонт старой гофры, твои материалы, чай и беседа. По три по прейскуранту на пять услуг – тоже пятнадцать… Мой коэффициент за опыт – полтора, твой намного больше… На тысяче сойдёмся?
Он покопался в карманах и положил на стол две пятисотрублёвки.
- В память жертв литературных депрессий? – сыронизировала удивлённая Нюся.
- За сверхурочную работу, - уточнил Палыч.
Не притронувшись к оставшимся лежать на столе деньгам, Нюся молча проводила его до двери.
- Ты своему Жене скажи, чтобы мне позвонил. У тебя телефон есть. Хорошо? – попросил Палыч на прощанье.
- Зачем?
- Сюжетик подкину. Жизненный. Глядишь, что-нибудь и заработает…
На том и распрощались.