(русский ответ)
Это эссе написано четверть века назад. Но проблемы, рассмотренные в нём, никуда не делись и даже обострились.
«Перед самыми майскими праздниками попалась мне в руки «Правда Жириновского» - мурманский вариант газеты, отредактированный Борисом Воробьевым – здешним полномочным представителем главного либерал-демократа страны.
Жириновский меня иногда веселит, иногда пугает. В зависимости от настроения. Но статья «Русские займут достойное им место» заставила еще и задуматься. Мало того, что само название («достойное им») звучит не по-русски, но и содержание статьи, рекламирующей новую книгу Владимира Вольфовича «Русский вопрос: пути решения» несет если не антирусский, то несомненно антироссийский запал.
Пересказывать Жириновского я конечно не берусь, но основной пафос его высказываний таков: русские в России бесправны и унижены, лишены собственной государственности. Однако мы (русские, имеется в виду) не хотим, чтобы дружба народов расцветала на нашей могиле. Россию – русским!
Не знаю, как именно мыслит Владимир Вольфович выгородить и обособить в России русскую государственность, но знаю, что чувство несправедливости, неравноправия русских в СССР, а теперь вот даже и в обновляющейся России, посещало и посещает многих. Иначе зачем вождю ЛДПР, у которого «мать русская, а отец юрист», заводить плач по русскому этносу? Политический капитал, как и денежный, неустанно ищет прибытку. Жириновский, чтобы не утонуть в бурных водах российской политики, методически подкачивает свое надувное судно.
В Мурманске особого шума вокруг «русского вопроса» еще, слава Богу, не было, и, надеюсь, слава мурманчанам, не будет. Но вопрос такой в нашем многонациональном городе все-таки может вспухнуть, если его наминать. Так что лучше заранее попытаться дать ответ на то, что вполне может озадачить нас впоследствии.
Сразу скажу, что речь пойдет не о тех многоликих русских вопросах, которые возникли вместе с расколом Союза, с мгновенным отсечением от России около 20 миллионов этнических русских. Теми, зарубежными русскими вопросами занимается МИД России: на его руках все карты, все козыри норм международного права. Я же попытаюсь ответить на русский вопрос, встающий не в Латвии или в Крыму, а томящийся здесь, в российских городах и весях. Его не решить политически, потому что политически он решён. Равноправие всех этносов России объявлено и освящено Конституцией РФ, что, кстати, и дает нам как моральное, так и политическое право защищать всех русских, находящихся за рубежом. Те наши политики, которые выступают с призывом законодательно обособить или как-то приподнять титульный русский этнос, как раз уподобляются националистам Прибалтики, действительно унижающим русские меньшинства в Эстонии или Латвии, попирая тем самым демократические нормы. Но в душе националиста-прибалта есть хоть подобие морального оправдания своему незаконному законотворчеству: он считает русских оккупантами. У русского человека в России даже такого псевдооправдания нет: не сочтем же мы оккупантом профессора-армянина, выучившегося в МГУ в советское время и преподающего, скажем, биологию в российском ВУЗе? Еще труднее признать оккупантом мордвина, татарина, саама и т. д., чему нет под нашими небесами ни конца, ни границы.
Русский вопрос в России – это проблема не политического, а духовного порядка. Это проблема восточнославянской души, до сих пор не знающей своих пределов ни вширь, ни ввысь (или «внизь»). Этой загадочной душе, встретившейся с другой душой, насколько я понимаю, не столь уж важно, какого ты роду-племени. Национальный вопрос для нее второстепенен по сравнению с главным, вечно животрепещущим вопросом: «ты меня уважаешь?» в смысле «ты меня любишь?» Я бы даже сказал, что «веселие на Руси питие еси» именно потому, что основной русский вопрос легче задать в подпитии. Шутка, конечно. Но с изрядной долей правды.
Я до сих пор не знаю, сколько поименно народностей коренится на российской территории. Читал, конечно, но забыл. Знаю, что много. Время от времени узнаю: а вот еще лакский народ есть в Дагестане, а вот еще нганасане на Таймыре. И, надо сказать, о них уже не забуду, потому что узнал не из книг, а от лакца, от нганасана. После того как мы решили с ними основной русский вопрос. Решили положительно. А после него национальный вопрос – семечки.
Хорошо это или плохо, но так оно есть. Так и останется во мне этот стихийный интернационализм, воспитанный даже не православием, а чем-то более древним, гнездящимся в глубоком подсознании.
По-моему, русский этнос велик именно тем, что никогда не возвеличивался и не обособлялся. В этом конечно и слабость его, но и сила, позволившая создать огромную общность народов, став своеобразным соединительным раствором.
Каких только кровей не намешано в русских людях благодаря смешанным бракам! Примерно такое же смешение мы видим в русском языке, «хлебе культуры», где вместе со славянской мукой полно и угро-финской, греческой, римской, татарской. Да и сама русская культура. Кто ее только не создавал! Взять хотя бы классическую русскую литературу. Если прислушаться к Достоевскому, то вся она вышла из «Шинели» малоросса Гоголя, а «Шинель», если разобраться, снята со «Станционного смотрителя» А. С. Пушкина, прусско-африканского солнца русской литературы. Все наши Толстые пошли от литовца Индроса, переселившегося в Чернигов. Лермонтов имел шотландские корни, а сам Достоевский, если не ошибаюсь, польские. Все вместе, однако, составили гордость русской литературы, которая тоже является своеобразным раствором, скрепляющим Россию.
Так что равноправие этносов у нас в крови, как в крови оно у русской культуры. Лишь бы эта кровь из нас не вытекла.
Сейчас, когда за развалом царской империи развалилась и советская, смутные переходные времена наступили для всех бывших республик. Россия – самая большая, самая многонациональная из них, а потому и смута в ней может завариться вселенская. Не приведи Господь увидеть русский бунт, «бессмысленный и беспощадный». Если взорвется раствор, не уцелеют и кирпичи. Рухнет вся кладка. От русских людей в эту пору требуется исключительная трезвость и взвешенность.
Да, нынче многие из внутрироссийских этносов пытаются обособиться, почувствовать себя более независимыми от державного центра, который впервые в нашей новейшей истории «расслабился». На этом фоне положение русских может и впрямь выглядеть неравноправным. Но это родительское неравноправие перед детьми. Как ни крути, российскую семью создал именно русский этнос, даже если некоторые народы России считают себя исторически старше русского. Мы обязаны оставаться на высоте родительского положения. Кирпичик может попробовать обособиться и ощутить себя вольной птицей. Раствору нечего и пытаться.
Жириновский не может этого не понимать, и, тем не менее, сеет смуту. Достаточно, говорит, сравнить долю русских среди рабочих и среди банкиров, среди бомжей и среди владельцев лимузинов, чтобы понять: русская нация сегодня – более чем когда-либо нация пролетариев.
Вот это и есть разжигание межнациональной розни. Причем, сознательное. Ведь он прекрасно знает, что среди банкиров и владельцев лимузинов, то есть среди «новых русских», большинство, так или иначе, причастно к бывшей номенклатуре, а национальность их – дело десятое. Но сейчас Владимир Вольфович покупает голоса «униженного этноса» и мечет перед ними фальшивые деньги, не заботясь о далеко ведущих последствиях.
В России 82% русских. Остальные 18 – национальные меньшинства. Мурманск – Россия в миниатюре, здесь примерно то же национальное соотношение. Вот и возьмем для простоты примера ровно 100 мурманчан: 82 русских и по одному человеку разных национальностей.
Сидят они, предположим, в лекционном зале. Выслушали появившегося на трибуне заезжего Жириновского, который заявил, что 18 сидящих здесь российских нацменов угнетают всех присутствующих здесь же русских. Зал молчит, хотя многие понимают неправоту лектора.
Но вот молчание становится тягостным. Кому-то надо встать и ответить. Я, тоже сидящий в зале, чувствую, что нацменам-«угнетателям» выступать неловко: все они ждут, когда выскажется кто-нибудь от имени «угнетенного» титульного этноса.
Меня тоже не тянет к трибуне. Но соседи мои, гляжу, так и не высказываются. Возможно, не считают нужным.
И тогда я, тяжело вздохнув, выхожу из ряда.
1998